Поручик Ржевский или Любовь по-гусарски - Сергей Николаевич Ульев

треснул вас бутылкой.

— Я хотела его соблазнить и, сделав вид, что у меня закружилась голова, сползла со стула. Платье у меня задралось. И Мишель почти уже клюнул. Но тут вдруг ваша бутылка! Он возмутился и забыл обо всем.

— Он просто маразматик!

— Мишель хотел, чтобы вы передо мною извинились.

— Полагаю, я полностью искупил свою вину?

— О да!

— А как вас зовут?

— Зачем вам? А впрочем, зовите меня Анджелой.

— Прелестное имя.

— Может, все — таки вернемся за стол? Я понимаю, поручик, вы так удобно на мне устроились, но не будем же мы лежать до закрытия ресторана?

— А как вы насчет тройного удовольствия?

— Ого? Вы опять готовы?

— У меня кровь горячая. Вспыхиваю в момент!

Она заколебалась. Но в эту секунду над ними раздался вопль раненного зверя. Это был Мишель. Он стоял, опершись на дверцы, и заглядывал под стол.

— Что вы там делаете с моей ж-женой?

— Мишель, я вам не жена!

— Ну, любовница. К-какая разница? Все равно — моя!

— Чего ты разорался, дурак! — рявкнул на него поручик. — Не видишь, даме от жары стало плохо. Я ее в чувство привожу.

— А почему у вас zhopa голая?

— Какой же ей, по вашему, быть?

— Одетой!

— А мне тоже припекло.

Мишель в ярости рванул на себе сюртук.

— Сударь, я требую сатиссракции!

— Чего, чего ты требуешь? — презрительно переспросил Ржевский подымаясь с пола. — Может, сракикакции?

— Вот именно, сракисфакции!

— Господа, не ссоритесь из — за пустяков, — сказала Анджела, поправляя лиф на своем платье. — Если не ошибаюсь, вы имеете в виду сатисфакцию?

Ржевский в умилении поцеловал ей руку.

— Душечка, ты права.

— Сударь! — возопил Мишель. — Мы будем драться на пистолетах.

— Отлично-с! — взревел поручик. — Всегда к вашим услугам. Но сперва позвольте набить вам морду.

— Это как это? — растерялся лысый. — С какой стати?

— А ну вынь из глаза монокль!

— Не выну!

— Вынь, говорю, хуже будет!

Мишель отпустил дверцы кабинета и попятился. Ржевский наступал на него, сжимая кулаки.

— Мы так не договаривались, — вдруг взвизгнул Мишель, ударив поручика ногой под колено.

Мишелевский монокль выпал, завертевшись у него под ухом. И это было последнее, что он осознал, прежде чем кулак поручика соприкоснулся с его челюстью.

Глава 3. Два гусара

Со скандалом покинув ресторан, Ржевский, прихрамывая, вышел на улицу.

— Гжевский, Гжевский! Ты, гожа! — послышался сзади озорной картавый голос.

Поручик оглянулся. В подъезжавших к нему санях сидел маленький чернявый гусар и приветственно размахивал бутылкой.

— Денис! — обрадовался Ржевский.

Спрыгнув с остановившихся саней, Денис Давыдов сразу попал в дружеские объятия поручика.

— Какими судьбами? — спросил Ржевский.

— По делам, бгатец. А ты?

— В отпуске.

— Вот славно! Садись. Куда тебе?

— Плевать! Куда-нибудь, где женщины и вино.

Давыдов рассмеялся, похлопав приятеля по плечу.

— Да ты и так пьян. Носом чую.

— Это что! Я и подраться успел, и женщину имел под столом. А заплатил, представь себе, только за обед!

— В этом гестогане был? — Давыдов кивнул на яркую вывеску.

— Ага.

— Запомню, может, пгигодится. Значит, говогишь, подгался? То-то, я гляжу, хгомаешь.

— Лягнули малость. Пустяки.

— Женщина, небось, кгасивая была?

— Других не дерем-с.

Они сели в сани.

— Тгогай! — крикнул Давыдов ямщику, и лошади понесли.

— Танцевать-то сможешь? — спросил он Ржевского.

— Да стоит мне только женщину обнять — обо всем забуду.

— Вот и отлично. У князя Коневского нынче бал. Говогят, сам импегатог Александг будет. Поехали?

— Поехали. От женщин и вина я никогда не устаю.

— Да-а, Гжевский, ты совсем не изменился, — хмыкнул Давыдов, пихнув его кулаком в бок.

— Денис, а чего это ты вдруг картавить начал? Вроде, раньше за тобой такого не замечалось.[17]

— Это всё из — за Толстого.

— Из — за какого толстого? Ногу тебе, что ли, отдавили?

— Да не из — за толстого, а Толстого! Ггафа Толстого. Котогый «Войну и миг» написал.

— «Война и миг»? Чудное название!

— Да не «Война и миг», а «Война и миг». Нет, погоди, скажу тебе по дгугому: «Война и не — война». Тепегь понял?

— Понял, но роман сей не читал. Что же, этот граф Толстой тебе зуб по пьяному делу выбил? Или челюсть повредил?

— Да нет. Он изобгазил меня в своем гомане кагтавым. Вот я и кагтавлю, чтоб ему не пгишлось в двадцатый газ свой гоман пегеписывать. Блюду, так сказать, истогическую пгавду.

— Добрая ты душа, Денис. А я б этого бумагомараку на дуэль вызвал. И щелкнул бы непременнно.

— Что мы всё о ггусном? Скажи-ка лучше, бгатец, ходят слухи, что последняя девчонка импегатгицы от тебя?

— Царя спроси!

— Не-э, не гискну, — засмеялся Давыдов. — Еще побьет. Или в солдаты газжалует. Но я так думаю, что это — сплетни. Помнишь такого Охотникова?

— Ротмистра?

— Да. Четыге года назад цагица от него забегеменела. Так вскоге его загезали, как погосенка, когда он выходил из театга. А ты, я вижу, жив — здогов. Значит, его величество к тебе пгетензий не имеет.

— Да ты не поверишь: мы с Сашкой этим летом на Невском за барышнями волочились.

— Да ну?

— Баганки гну! — передразнил Ржевский, и гусары опять весело рассмеялись.

Глава 4. Сливки общества

В одиннадцать вечера бал у Коневских был в самом разгаре. И хотя гостей в доме уже набилось, как сельдей в бочке, к освещенному красочной иллюминацией подъезду прибывали всё новые и новые экипажи. Казалось, весь цвет московской знати собрался здесь, чтобы потрясти телесами, потрепать языки и поглазеть на прелестных дам, коих было несть числа.

У поручика Ржевского разбегались глаза. Он чувствовал себя львом, наткнувшимся на стадо непуганных антилоп. Перед ним кружился калейдоскоп обнаженных рук, голых плеч, гибких шей, плавно переходящих в смелые (если не сказать, вызывающие) декольте; и духи, и шорох платьев, и блестящие глаза, — было от чего потерять голову!

Ржевский с Давыдовым ходили по залам, посматривая на танцующих.

— Здесь, бгатец, самые сливки общества, — говорил Давыдов. — Вон тебе багон де Вилье, а там, гляди, ггаф Куницын шушукается с генегалом Демидовым…

— Это не сливки, Денис, а простокваша! По мне, сливки общества — это хорошенькие женщины.

— Тогда, взгляни, вон впегеди тебе улыбается мадам де Сталь, а возле колонны беседует с каким-то фгантом Элен Безухова. Кгасавица, какие плечи…

— А это что за пташка? — Поручик показал на молоденькую барышню в кисейном платье с розовыми лентами.

— Ггафиня Наташа Гостова.

— Как?

Давыдов сделал в воздухе жест, обозначив букву «р».

— Гостова.

— Ростова, что ли?

— Да. Как танцует, какая ггация!

Ржевский почесал в затылке.

— Ты ее хвалишь или бранишь?

— Хвалю. Кстати, гекомендую.

— От знакомства