Мистер Капоне - Роберт Дж. Шёнберг

Затем О’Доннелл наладил поставки из пивоварен Джолиета. Это было настоящее пиво, а не сомнительное пойло, в которое добавляли спирт и в таком виде сбывали клиентам. Более того, его пиво стоило $45 за баррель против $50 у Торрио. О’Доннелл начал с салунов в своем районе Керри-Патч на юге Чикаго и быстро добрался до Задворок Салтиса в районе Нью-Сити.

Деятельность О’Доннелла проходила исключительно за счет особенностей репрессивной политики администрации Девера. Игорные заведения, пивоварни, бордели и подпольные бары, располагавшиеся в относительно больших и тщательно продуманных помещениях, обязательно имевшие фиксированный адрес, «не могли существовать и десяти минут без ведома окружного капитана полиции», говорил один исследователь.

До прихода Девера мэрия выдавала защитные мандаты через олдерменов – таких, как Кофлин, Кенна или Пауэрс, – которые обеспечивали неприкосновенность заведений и собирали дань. Начальника полиции, допускавшего что-либо выходящее за рамки показушных облав, или убирали с должности под благовидным предлогом, или досрочно отправляли на пенсию.

Мэр Девер и глава полиции Коллинз изменили устоявшийся порядок, положив конец централизованной коррупции. Хотя окружным шефам полиции было приказано навсегда закрывать нелегальные заведения, в инструкциях существовала лазейка, позволявшая их фактически игнорировать.

Невозможно было доказать, что они знают о том или ином подпольном месте. Учитывая коррумпированность на этом уровне, Спайку О’Доннеллу не составило труда наладить протекцию. Капитан Томас К. Вулф, при совершении проверочных рейдов вместе с сержантом Эдвардом Нилоном, рекомендовал салунам покупать пиво О’Доннелла вместо пива Торрио.

Cначала конкуренция проходила относительно спокойно. Торрио снизил стоимость пива до $40 за баррель. О’Доннелл не мог поступить аналогичным образом.

Великая пивная война 1923 года началась как классическая практика устранения конкурентов у картелей, не претерпевая никаких изменений на протяжении весны и лета.

Тем временем произошли три не связанных между собой события, оказавших значительное влияние на рост могущества Аль Капоне.

Первое казалось случайностью на грани фарса. Дини О’Бэнион и Гвоздь Мортон стали большими друзьями. Мортон, которому исполнилось двадцать девять лет (он был на два года моложе, чем О’Бэнион), был холост и жил в гостинице Congress.

О’Бэнион женился два года назад.

В воскресенье, 13 мая 1923 года, Мортон, миссис О’Бэнион и комиссионер Питер Мандейн отправились на верховую прогулку. Мортон был прекрасным наездником и выбрал на конюшне Lincoln Riding Academу, по адресу Норд Кларк-Стрит, 300, лошадь «особенно нервную и ретивую». На улице она встала на дыбы и, перейдя на галоп, помчалась в южную сторону Кларк. Мортон, отличающийся немалым весом, привстал на стременах, чтобы сдержать животное, но ремень лопнул, и Гвоздь Мортон рухнул на землю, не выпустив поводья из рук. Испуганная лошадь встала на дыбы, ударив при этом Мортона копытом по голове. Швейцар ближайшего отеля и полицейский, первыми прибежавшие на место происшествия, обнаружили Мортона без чувств; он умер, не приходя в сознание.

Сраженный горем Луи Альтери забрал лошадь и пристрелил ее в поле на северо-западе от города. Затем позвонил в Lincoln Academу и, как сообщалось в газетах, заявил: «Потеря лошади будет вам уроком. Если хотите, можете забрать седло».

О’Бэнион потерял больше, чем друга и партнера. Мортон был сдерживающей силой: умел разговаривать с людьми, проявляя сдержанность, и невольно заставлял собеседника делать то же самое. Хейми Вайс был еще более импульсивен, чем О’Бэнион, Друччи – слишком порывистым и диким.

Моран целиком оправдывал прозвище Глюк, а Альтери производил впечатление парня «немного не в себе». Если бы Мортон остался жив, вероятно, смог бы удержать О’Бэниона от действий, ускоривших начало военных действий против Торрио и Капоне.

Так, норовистая лошадь помогла Капоне стать Большим Боссом американского преступного мира.

Предпосылки ко второму знаменательному событию произошли в 1921 году. Гарри и Альма Гузик, управляющие одним из борделей Торрио, наняли шестнадцатилетнюю сельскую девушку, искавшую работу горничной. После пяти месяцев занятий проституцией она нашла возможность передать послание отцу, который в компании десяти друзей приехал и забрал дочь домой.

Доказательства преступления были неопровержимы, и Гузиков осудили, несмотря на многократные попытки подкупить отца девушки. Гузики подали апелляцию в суд и обратились за помощью к Торрио, который ценил Гарри как опытного, энергичного и разумного управляющего борделем, а также надежного человека, с точки зрения полиции и политиков. Для Торрио это был прекрасный случай продемонстрировать влияние – в то время когда его авторитет и исполнение плана столкнулись со строптивым О’Доннеллом. Мог ли кто-нибудь еще выручить такого несимпатичного, отвратительного человека, как Гузик, совершившего настолько гнусное преступление?

Торрио отдал годовой доход от деятельности борделя за оправдание губернатору Смоллу.

20 июня 1923 года Гарри и Альма вышли на свободу, несмотря на возмущение, всколыхнувшее весь штат. Это действительно было реальное влияние, создавшее впечатление институциональности власти, переданной позже Капоне, помогающее сглаживать острые углы в критических ситуациях.

Через неделю после помилования Гузиков сложилась ситуация, когда самому Торрио не помешал бы оправдательный приговор.

Третье событие казалось и вовсе тривиальным.

На фоне других федеральных агентов-наблюдателей Брайс Ф. Армстронг выглядел крайне непрезентабельно: малорослый, коренастый, с редкими волосами, нервным тиком и глазами как у совы. Выходя на службу, он брал с собой два револьвера и набивал карманы пятицентовиками для покупки газет. Армстронг позволял журналистам унести с собой бутылку-другую доказательств, после того как они сделают несколько снимков. Частично из-за гипертрофированной самоуверенности, частично из-за малой эффективности, начальство старалось убрать его подальше от центра. Во время одной из таких ссылок в начале 1923 года Армстронг взял под наблюдение пивоварню Puro Products в Западном Хаммонде к юго-востоку от Чикаго.

Эта пивоварня обанкротилась в 1915 году. Джозеф Стенсон, связной всех пивных производителей Торрио, выкупил Puro в октябре 1920 года, а через два года передал Торрио права собственности. 23 февраля и 9 марта 1923 года Армстронг отследил пивные поставки Puro в Чикаго, а 27 июня провел инспекционный рейд.

В результате власти предъявили обвинения Торрио и двум компаньонам (один – бывший заместитель маршала США)[84], владевшими акциями Puro. Торрио начал отстаивать невиновность, чтобы выиграть время, а не из-за страха последствий. Первое признание вины влекло за собой только штраф и закрытие пивоварни сроком на год. Причина крылась в другом: на текущий момент Торрио не мог позволить запятнать репутацию.