Поколение свиней - Хантер С. Томпсон

Да уж! У ветеринаров тоже есть старый анекдот на эту тему. Они утверждают, что есть только два способа обращения с взбесившимся животным: связать и отрезать голову или оттащить за гараж и там выстрелить в затылок.

Кульбит Робертсона не нашел одобрения в Белом доме. Единственным ответом стала стандартная фраза «без комментариев». Рональд Рейган Робертсону не ответил. Промолчал даже Патрик Быокенен. В такие дни люди, сидящие в Западном зале, вздыхают о старых добрых днях, когда подобные дела можно было уладить одним звонком Гордону Лидди[49]в его офис напротив Авеню.

Но тогда было другое время. Теперь Гордон далеко. Три года он сидел в тюрьме, где занимался тем, что накачивал мускулы. Сейчас он может предложить окружающим только свое имя и карточку социального страхования. Все остальные участники Уотергейта признали вину или сломались, не вынеся давления. Многие были призваны, и в итоге все они оказались избраны.

Кроме Гордона. Он все еще остается недостающим звеном в Уотергейтской истории, полуночным голосом из подземелья. Вероятно, именно он был тем, кого Боб Вудворд и Карл Бернстейн[50]называли «Глубокой глоткой».

В фильме эту роль играл Хол Холбрук и смотрелся очень убедительно. Он говорил как Джон Дин и выглядел как Леонард Гармент, личный консультант Ричарда Никсона.

Никто не сомневался в том, что Карл и Боб открыли следствию основной источник. «Глубокая глотка» был стержнем всего дела, человеком, заслуживающим полного доверия. Его мотивы так и не были выяснены: предполагалось, что они связаны с причудливой и смутной сферой «морали» и давлением личных нравственных представлений.

По легенде, он был фигурой вроде Сократа, человеком больших связей и большой мудрости, слишком умный для своей работы и, очевидно, не такой как все остальные.

Он работает на президента, но его герой — Уильям Берроуз. Суставы, его пальцев срослись, как узловатые корни деревьев. Когда он приезжает в Вашингтон — из Нью-Йорка, где он живет, — ему предоставляют собственную комнату в южном крыле Белого дома, с камином и пианино «Смит-и-Барнс».

Он чувствует себя уверенно у Дюка Зиберта — так же, как и на Четырнадцатой и «У», где он пользуется популярностью у шлюх и случайных прохожих.

Они зовут его просто Гордон; в федеральной лицензии на оружие, которую он носит в своей черной кожаной сумке, значится Г. Лидди… а для журналистов на Пятнадцатой и «Л» его имя было «Глубокая глотка».

Некоторые это знали, но таких было немного. Знал Скотт Армстронг, Оскар Акоста и главная стюардесса на одной из авиалиний. Мы сохранили это в секрете даже от Фрэнка Манкевица, который знал почти все остальное.

Это была одна из тем, о которых в то время предпочитали молчать.

14 апреля 1986 года

ПРИМЕЧАНИЕ: Нижеследующее является ответом доктора Томпсона на отчаянное письмо его друга Ральфа Стэдмена из Англии. В письме шла речь о воспитании детей.

Дорогой Ральф!

Я получил твое трагическое послание, в котором ты рассказываешь о своем ужасном, невоспитанном, нюхающим клей сыне. Письмо я читал, завтракая в половине пятого утра в «Ваффл-хаус» на берегу Мобил-бей… тогда же я сделал некоторые заметки, но порядочный человек никогда не выскажет своему другу такие мысли… Поэтому я отложил твое письмо, пока не нашел возможности сосредоточиться на нем и детально проработать вопрос… И я пришел к следующему выводу:

Пошли этого малолетнего оболтуса в Австралию. Там мы найдем ему работу, пусть выращивает овец где-нибудь в глуши. Это исправит его или, по крайней мере, займет на некоторое время.

Англия — неподходящее место для мальчика, который хочет бить окна. Потому что в этом он прав. Он просто обязан бить окна! Каждый ребенок, который живет в Англии и не испытывает острую потребность бить окна, скорее всего, так глуп, что ему уже невозможно помочь.

Вы там, в Англии, пожинаете бурю, Ральф. С чего ты взял — может, в книжках прочитал? — что сам можешь рисовать сомнительные карикатуры на своего премьер-министра и называть ее гнусной свиньей, а твой собственный сын не возымеет желание бить окна?

Мы не владеем логикой на уровне, который позволил бы доказать такую возможность, Ральф. Такому не учат даже в Оксфорде.

Мой сын, слава Богу, спокойный и практичный мальчик, сейчас как раз заполняет заявления о приеме в Йель, Тафте, Беннингтон и другие элитные школы на Востоке. До сих пор все мои расходы на него сводились к довольно неприятной утечке десяти тысяч долларов в год. Этого было достаточно, чтобы держать его подальше от улицы и проклятых окон…

Почем сейчас окна, Ральф? В то время, когда я сам их бил, они стоили пятьдесят пять долларов за штуку — даже большие, сделанные из листового стекла, — но теперь, полагаю, цена поднялась долларов до трехсот. На самом деле, если подумать, это дешево. За один год свирепый мальчик с сильными руками может разбить около тридцать окон из листового стекла, но в итоге это будет меньше, чем мои ежегодные десять тысяч.

Правильно? Я верно посчитал?

Да. Точно. Если Хуан за год разобьет тридцать больших окон, экономия составит тысячу долларов.

Так что присылай мне парня, Ральф, — вместе с чеком на десять тысяч долларов — и я превращу его в ходячую машину, приносящую прибыль.

В самом деле! Присылайте мне столько злобных маленьких английских ублюдков, сколько сможете отловить. Это будет хороший бизнес. Просто загрузите их в самолет — с каждым должен быть чек на десять тонн — и после этого вы сможете со спокойной совестью вернуться к вашему грязному деструктивному бизнесу.

Ваш премьер-министр — действительно гнусная свинья, Ральф, и вам следует колотить ее, как боксерскую грушу. Нарисуй страшные карикатуры на эту суку и продай их за хорошие деньги «Times»- или «Private Eye». Только потом не беги ко мне с рыданиями, если у твоего собственного сына возникнет мысль разбить парочку окон.

Ты когда-нибудь разбивал кирпичом большое окно из листового стекла, Ральф? Чертовски красивый звук, а люди внутри помещения начинают бегать, как крысы во время пожара. Это весело, Ральф, за это не жалко любых денег.

Как ты думаешь, чем мы занимались все эти годы? Ты думаешь, тебе платили за твое дебильное искусство?

Нет, Ральф. Тебе платили за разбитые окна. Это занятие — само по себе уже искусство. Фокус в том, чтобы получать за него деньги.

Что? Алло? Ральф, ты меня слышишь?