Эпоха Рамсесов. Быт, религия, культура - Пьер Монте

Ловля птиц (Лепсий. Иллюстрированный журнал, II)

Перед лицом таких врагов крестьянин мог только просить заступничества у богов, и прежде всего взывать к богу саранчи. Однако с некоторыми нежеланными гостями, посещавшими его сады весной и осенью, – иволгами (гену) и сизоворонками (сурут), птицами с блестящим опереньем из отряда вороньих, – он мог бороться и сам, причем довольно успешно. Эти птицы были весьма полезны, поскольку истребляли многих вредных насекомых, однако они наносили большой вред садам. Художники часто изображают, как они кружатся над фруктовыми деревьями и пожирают их плоды. Охотники ловили их в большие сети, растянутые высоко над деревьями с помощью высоких кольев. Сеть не мешала птицам добраться до плодов, но, когда птиц собиралось много, дети тихонько подбирались к дереву и выдергивали колья. Сеть падала, накрывая дерево вместе с птицами. Охотники залезали под сетку, собирали птиц, словно спелые фрукты, и сажали в клетки. Кроме сетей, египтяне пользовались ловушками с пружиной, известными с глубокой древности.

В сезон миграций огромные стаи перепелок прилетали в Египет. Утомленные долгим перелетом, они были настолько истощены, что порой падали на землю. Разумеется, египтяне предпочитали ловить здоровых птиц. Рельеф, хранящийся в Берлинском музее, показывает нам шестерых охотников с сетью с мелкими ячейками, натянутой на деревянную раму. Особого внимания заслуживает их наряд: они обуты в сандалии, чтобы ходить по жнивью, и подпоясаны белыми платками. Когда большие стаи перепелок появлялись над сжатым полем, ловчие неожиданно выскакивали из укрытия и начинали размахивать своими белыми платками, вызывая среди птиц ужасную панику: испуганные, птицы начинали метаться и в конце концов попадали в сети, запутывались лапками в мелких ячейках, мешали друг другу и не могли высвободиться. Четверо ловчих осторожно поднимали раму с сетью, а двое вытаскивали из нее пойманных перепелок. В крестьянских семьях очень любили перепелиное мясо, да и боги ими не брезговали. Так, за время царствования Рамсеса III в жертву Амону были принесены 21 700 перепелок, то есть почти шестая часть общего числа птиц, пожертвованных великому богу.

В самые древние времена египтянам приходилось опытным путем выяснять, каких животных можно приручить и одомашнить, а каких нельзя. Многие попытки оканчивались неудачей. На охоте товарищем человека стала собака. Бык и осел оказались полезны для перевозки тяжестей. Бедуины высоко ценили овечью шерсть, но египтяне считали, что она не подходит ни для живых, ни для мертвых; овцам они предпочитали коз. Кроме этих животных, которых удалось быстро одомашнить, как и свинью, египтяне ловили на охоте и пытались приучить к жизни в неволе газелей, оленей, сернобыков, антилоп, аддаксов (вид антилоп, напоминающих сернобыка), козерогов и даже внушавших им отвращение гиен. Уже в эпоху Среднего Царства правитель нома Орикс содержал в своих загонах несколько прекрасных животных, в честь которых был назван этот ном (сернобыков, или ориксов). Ко времени Нового царства, однако, египтяне отказались от подобных опытов. Один из учителей выговаривает нерадивому школяру в таких выражениях: «Ты хуже антилопы, что живет в пустыне и ни на миг не остановится на месте. Она никогда не станет пахать, ни вытаптывать зерно на току». Теперь египетские скотоводы имели дело лишь с самыми полезными для человека животными; это были лошадь, бык и осел, коза, овца, свинья, гусь и утка. Верблюд был известен только жителям восточной части Дельты. Домашние куры появились намного позднее. Не следует думать, что на других животных не обращали никакого внимания: в храмах, где они почитались символами разных богов, за ними заботливо ухаживали и даже испытывали к ним определенную привязанность – однако сейчас мы ведем речь лишь о разведении животных для сельскохозяйственных целей.

Лошадей в Египте начали использовать незадолго до эпохи Рамсесидов и, несмотря на то что азиаты нередко присылали их царю в виде дани, они не получили широкого распространения. У Хеви была конюшня, стоявшая отдельно от хлева для быков и загона для ослов; но Хеви был как-никак царским сыном и наместником Куша и занимал одно из первых мест в государстве: он был один из немногих привилегированных, кто выезжал на своей колеснице, направляясь во дворец, на прогулку или на осмотр своих владений. Владельцы лошадей не решались ездить на них верхом – нам известны всего два-три египетских изображения всадников. Здесь кочевники превосходили египтян в отваге, и, если в разгар боя колесница оказывалась поврежденной, они выпрягали из нее лошадей, вскакивали на них верхом и уносились прочь. На лугах лошадей пасли отдельно от остальных животных.

Хлев для быков обычно находился неподалеку от хозяйского дома, в пределах одной ограды с хлебным амбаром и нередко даже примыкал к нему. Там же ночевали и слуги, которые стерегли быков и выводили их по утрам. В маленьких глинобитных хижинах, черных внутри и снаружи, они хранили еду и готовили себе нехитрый ужин. На одной из росписей мы видим, как слуги, тяжело нагруженные, бредут впереди стада или подгоняют отставших. Чтобы облегчить ношу, они распределяли ее на две равные части и, разложив в кувшины, корзины или узлы, несли на коромыслах. Если у них была только одна емкость – узел, кувшин и т. д., – они несли его на палке, перекинутой через плечо. Так делал Бата, но ведь он был настоящим силачом! Женщины на него заглядывались. А большинство пастухов – несчастные бедняки, заморенные работой: лысые, больные, с редкой бороденкой, с большим животом, а иногда такие тощие, что страшно смотреть! В одной из гробниц Меира беспощадный художник изобразил их в таком виде без прикрас.

Жизнь пастухов нельзя было назвать монотонной. Если пастух любил своих животных, он постоянно с ними разговаривал и, зная места, где растет лучшая трава, водил туда своих любимцев. Животные отвечали ему преданностью и тем, что быстро росли, нагуливали жир, приносили большой приплод. А при случае сами оказывали пастуху добрую услугу. Для пастуха всегда бывал нелегким переход через болота; там, где люди и взрослые животные проходили без труда, теленок мог утонуть. Поэтому пастух взваливал его себе на спину, сжимал покрепче его ноги и отважно входил в воду. Корова-мать следовала за ним с жалобным мычанием, испуганно тараща глаза, за нею устремлялись и остальные коровы. Мудрые старые быки в сопровождении других пастухов шли спокойно, соблюдая порядок. Если место было глубокое, а рядом заросли тростника и папируса, следовало опасаться крокодилов. Но пастухи тогда знали, какое слово следует сказать, чтобы крокодил тотчас превратился в безобидное растение или ослеп. Полагаю, эти магические слова не были позабыты и в эпоху Рамсесидов, однако документы на этот счет молчат. В гробнице в Эль-Берше сохранился текст песни одного пастуха, который исходил много земель: «Вы топтали пески всех пустынь, а теперь вы топчете травы. Вы едите густые травы, теперь, наконец-то, вы сыты, и вот благодать нисходит на вас». Пастух из поместья Петосириса дает своим коровам поэтические имена: Золотая, Сверкающая, Прекрасная, как если бы они олицетворяли богиню Хат-хор, которой принадлежат все эти эпитеты.