Джокер старого сыскаря - Юрий Шурупов

Аккуратно застегнув китель и надев фуражку, Игнатов вышел на улицу. Было тепло и облачно. Солнце то скрывалось за серыми, плотными громадами небесных гор, то шаловливо выглядывало из-за их вершин, чтобы через минуту снова скрыться и ждать удобного момента для очередного подглядывания за бренной земной суетой. «Дождик, похоже, будет», – подумал полковник и, заложив руки за спину, медленно побрёл по широкому бульвару, с интересом бросая быстрые взгляды на редких прохожих, профессионально подмечая их индивидуальные особенности, на полицейском языке – особые приметы.

Вот, как и он, не спеша идёт женщина средних лет. Судя по одежде, не из бедных. Короткая стрижка под лёгкой шляпкой, ухоженное лицо, выразительные глаза не без макияжа. Но почему же не убрана с правой щеки такая неприятная бородавка?.. А это что за явление? Навстречу вялой, безжизненной походкой двигалась парочка молодых людей, вернее, подростков не старше четырнадцати-пятнадцати лет. Ухватив друг друга за лёгкие куртки-ветровки на талии, они изображали проникновенную взаимную симпатию, склонив одинаково белёсые головы друг к другу. Парень был чуть выше девушки, но уж таким он выглядел хлюпиком, настолько был обделён признаками мужской надёжности, что Игнатову стало искренне жаль его спутницу… Вон приближается человек – любо-дорого. Идёт быстро, уверенно – значит, есть цель. По сторонам не осматривается – значит, маршрут ему хорошо знаком. Осанка, причёска, выражение лица, украшенного изящной «эспаньолкой», продуманная небрежность в одежде выдают в нём представителя когорты интеллектуалов…

Полковник начал было размышлять о возможном роде деятельности почти поравнявшегося с ним прохожего, как вдруг его цепкая зрительная память выхватила из своих запасников портрет Глорина, нарисованный реставратором Кузнецовым. «Он, точно он!» Игнатов остановился, прикуривая, и с досадой посмотрел вслед удаляющемуся Глорину. Не пойдёшь же за ним в форме, не схватишь за руку, объявив задержанным. Встретился – и то хорошо. Выходит, он пока никуда не скрылся. Возможно, бульвар – один из участков маршрута его передвижения по городу. «Бульвар завтра же надо будет взять под наблюдение. Не уйдёшь ты от нас, Глорин, не уйдёшь…» Разгорячённый столь неожиданной встречей, полковник Игнатов вернулся в отдел.

…Бульвар полковник закрепил за Репниным, потому что Кротова и Жарова Глорин видел в мастерской реставратора, да и они вместе с капитаном Дроздовым нужны были для оперативных мероприятий. Теперь рано утром Тимофей Кузьмич выходил на место дежурства и не покидал его до позднего вечера. Облюбовав удобную для наблюдений скамейку, он с беззаботным видом отдыхающего пенсионера ежедневно располагался на ней, обложившись газетами и журналами, накидывал на нос солнцезащитные очки и приступал к работе. Днём людей на бульваре было немного, и Репнин с удовольствием погружался в чтение периодики, при этом не оставляя без внимания ни одного проходящего мужчину.

Просмотр свежих газет Тимофей Кузьмич начинал обычно с криминальной хроники. Как-то внимание его привлёк заголовок в областной «молодёжке». Небольшая заметка на последней странице называлась «Вишнёвый Кнут». Оказывается, дотошный журналист из одному ему ведомого источника узнал, что в день, когда разбился и сгорел «Форд» вишнёвого цвета, его владельца видели в кафе ландшафтного комплекса «Крутогор», что находится в посёлке Сосновка. Небезызвестный в криминальной среде Женя Кнут был в компании яркой молодой пары, скорее партнёрской, нежели супружеской. Заказывали только бутылку шампанского, сок и фрукты. Во время отдыха за столиком дама куда-то ненадолго отлучалась. После её возвращения компания вскоре уехала из Сосновки. Водитель автомобиля, ехавшего за «Фордом» Кнута, видел, как иномарка подобрала по дороге, недалеко от церкви, двух странно одетых мужчину и женщину. Выехав на Уфимский тракт, машина свернула в противоположную от города сторону. «…А не причастен ли вишнёвый «Форд» к пропаже реставратора Кузнецова и его жены? – вопрошал журналист. – На этот вопрос мы ждём ответа от нашей доблестной полиции. Вот только сможет ли она ответить нам?»

Последние строчки заметки ввергли Репнина в нервный шок. Он долго не мог прийти в себя. В висках стучало, непривычно нудно щемило в левой стороне груди… «Почему никакой информации не смог получить в Сосновке Шура? Ведь опытный уже, не мальчишка! А какой-то журналюга… Впрочем, зачем обижать зятя? Нам не доверяют! И в полиции, и в прокуратуре коррупция, продажные шкуры… Да ведь не все же такие! Мы-то здесь при чём? Но нам не доверяют…»

Поднявшийся в голове сумбур спрессовала в ненужный комок и отбросила в сторону годами выработанная реакция на появление объекта наблюдения. Ошибки быть не могло: к его скамейке уверенной походкой приближался Глорин. Тимофей Кузьмич встал и, отвернувшись, начал спешно собирать газеты и журналы. Пропустив Глорина на несколько метров вперёд, Репнин пошёл следом.

Шли не более получаса. Свернув с проспекта в тихую улочку, старый сыскарь оказался в затруднительном положении. На безлюдье Глорин мог обратить на него внимание и заподозрить неладное. Допустить этого было нельзя. Из-за угла, прикрывшего Тимофея Кузьмича, просматривалось только два дома. В одном из них, старинном особняке, недавно открылась частная гостиница для толстых кошельков. О ней Репнин узнал из рекламного проспекта, вложенного в купленную им на днях газету, и только на это он сейчас и возлагал свои надежды. Интуиция не подвела: Глорин вошёл в высокую дверь парадного подъезда, с поклоном открытую ему дородным, средних лет швейцаром. От перенапряжения Тимофей Кузьмич как стоял за углом, так здесь же и опустился на корточки, едва набравшись сил, чтобы закурить…

За гостиницей, где поселился Глорин, Жаров с Кротовым установили круглосуточное наблюдение. Полковник предупредил их: «Упустите ещё раз – пойдёте в участковые! Сержантами!» На случай срочной необходимости в соседнем дворе неотлучно дежурила полицейская машина, замаскированная под такси.

На улицу Глорин выходил редко, иногда целыми днями просиживал в своём номере на втором этаже, вызывая этим немалое беспокойство оперов. А когда совершал прогулки по городу, в подозрительные контакты ни с кем не вступал. В основном он бесцельно бродил по магазинам, заходил в музей, картинную галерею, посещал дневные сеансы в кинотеатре «Космос». Создавалось впечатление, что он или кого-то ждал или, чувствуя наблюдение за собой, водил «пастухов» за нос, усыпляя их бдительность.

Затянувшуюся безрезультатность наблюдения за Глориным наконец разбавил неожиданный эпизод. На бульваре недалеко от гостиницы он встретился с Прыщом. Они разговаривали долго и явно не в дружественных тонах. Видно было, Глорин требовал от собеседника что-то предпринять, а тот всячески отнекивался. Приблизившийся к ним на критическое расстояние Кротов всё равно ничего не расслышал. Уловил лишь несколько слов: «…в Сосновке…», «…вылечить захочешь…», «…бабло пацану….», «…срочно…», «…доска…», «…сматывать…». Потом Прыщ настолько резко повернулся, что капитан едва успел неузнанным разминуться с ним. Закуривая на ходу, чтобы рукой с сигаретой можно было частично прикрывать лицо, он поспешил за Глориным, который как ни в чём не бывало спокойно дошёл до гостиницы и скрылся в её дверях.

В тот же день после полудня Глорин наведался к матери Кнута. Предупреждённый Жаровым лейтенант Синельников слышал, как Глорин спросил вышедшую на стук в ворота Марфу Карповну, дома ли Женя. «Давненько не появлялси, окаянный. Не знам, где и взять его», – бесхитростно ответила старуха, никак не проявляя беспокойства. Зато Глорина, как показалось лейтенанту, не обрадовали ответ и настроение матери Кнута. Он понял, что траура здесь нет. Буркнув что-то на прощание, сел в такси и уехал.