Тело Милосовича - Алексей Митрофанов

Таможенник снисходительно усмехнулся:

— Чаще, чем вы думаете. И прилетают, и улетают.

— На внутренних рейсах или на международных?

— И там, и там. Чаще, конечно, на внутренних.

— И дорого это стоит?

— Да уж подороже, чем простой багаж, — сказал начальник таможни. — Груз-то специфический, сами понимаете. И негабаритный.

Филатов понимал. Быть может, лучше, чем многие другие. Он встал и холодно попрощался с таможенником.

Депутатский запрос он писать не стал, но навел справки по своим каналам и выяснил, что таможенник лукавил. Гроб действительно прилетел из Белграда. Но вот чье тело в нем прибыло, выяснить не удалось. Эта информация была закрытой даже для сотрудников таможни. Доступ к ней имелся только у начальника и особо доверенных лиц.

Оставался другой путь — попробовать разузнать через похоронную фирму. Но когда он узнал их количество в городе, руки у него опустились. Фирм оказалось более шестисот.

Он вспомнил про охранника.

— Ты номер катафалка записал? — спросил Филатов у него.

Тот смутился:

— У меня ручки не нашлось, я так запомнил.

— Ладно, давай диктуй.

Охранник виновато потупился:

— Забыл я его.

— Как забыл? — неприятно поразился Филатов.

— Вы понимаете, я обычно ничего не забываю, у меня очень хорошая память. Но тут в потасовку одну встрял, получил маленько по голове — и забыл. Со мной впервые такое.

— Говорил же я тебе, записать надо! — с досадой сказал Филатов.

— Так я же запомнил.

— Ну так скажи, раз запомнил!

Охранник молчал.

— Мой учитель физики в школе, — назидательно произнес Филатов, — любил повторять, что самый тупой карандаш острее, чем самая острая память. С тех пор я много раз убеждался в том, как это верно.

— Теперь буду носить карандаш, — покорно согласился охранник.

Филатова взяла досада.

— А ты не мог бы еще раз удариться, чтобы вспомнить?

Охранник посмотрел на него укоризненно.

— Грех смеяться над увечными, — произнес он очень серьезно.

Филатову стало неудобно.

— Извини.

— Бывает, — незлобиво ответил охранник. — Я бы треснулся, если бы это помогло, честное слово.

— Не надо! — остановил его Филатов. — Я пошутил.

Он решил, что этот след потерян навсегда. Примерно через неделю охранник с радостным лицом влетел к нему в кабинет.

— Вспомнил, все вспомнил! — воскликнул он.

Филатов уставился на него с недоумением. Странно было наблюдать такую искреннюю и почти детскую радость на обычно суровом лице бывшего спецназовца.

— Что вспомнил? — спросил он.

— Ну как же! Вы же сами просили — номер катафалка.

— Молодец! — похвалил Филатов. — Давай диктуй!

Охранник положил перед ним бумажку с номером.

— Я сразу записал, — сказал он, — а то мало ли что.

— А это точно он? — усомнился Филатов.

— Точнее не бывает! — заверил его охранник. — Могу поклясться.

— Хорошо, если так. — Филатов спрятал ценную бумажку в карман. — А как вспомнил-то?

— Почти так же, как и забыл, — расплылся в улыбке охранник.

— Как это?

— Лампочка у меня дома перегорела. Я и полез менять. Смотрю, а колба на одной нитке держится. Ну, я ее оторвал, взял плоскогубцы и давай выкручивать цоколь. Но видно, на контакты попал. Меня током и ударило. Причем хорошо так прихватило, не отпустило, как обычно бывает, а трясет и держит. Я прямо все колебания тока чувствую, все эти пятьдесят герц. Хочу выругаться — и не могу, повторяю только первую букву: «Б-б-б-б…» А потом рванулся — и отдернул руку.

— И что?

— Тут и номер всплыл сам собой — отчетливо так.

— Интересно, — произнес Филатов. — А других способностей у тебя не появилось?

— Каких?

— Ну, говорят, что некоторые после сильного удара током становятся ясновидящими.

— Нет, — засмеялся охранник, — этого нет. Вот номер вспомнил — и то слава богу.

Он пошел к дверям.

— А что хотел крикнуть-то? — спросил вдогонку Филатов.

В этот момент в кабинет заглянула Настя.

— Ну как что? — смутился он. — Какое у нас слово на букву «б» начинается?

— Баобаб? — подсказала Настя, не слышавшая начала разговора.

— Точно! — согласился охранник и исчез.

По номеру катафалка быстро отыскалась похоронная контора. А там за небольшую сумму, уплаченную девочке на ресепшн, помощник Филатова разузнал, что это был за гроб. Он действительно прилетел из Белграда и именно тем рейсом, которым прибыл Филатов. Но лежал в нем отнюдь не Слободан, а сербский предприниматель русского происхождения, пожелавший в своем завещании, чтобы его похоронили на родине рядом с могилами родителей.

Еще одна ниточка, казавшаяся такой перспективной, оборвалась. «Ничего, — утешал себя Филатов, — как говорят американцы, отрицательный результат — тоже результат. Будем искать по другим направлениям».

По субботам Филатов порой посещал клуб коллекционеров моделей железных дорог, размещавшийся в Политехническом музее. Железные дороги были его увлечением с детства, с тех самых пор, как отец купил ему в «Детском мире» на Лубянке одну из первых железных дорог фирмы «Пико». Они только-только начали тогда поступать в продажу. То-то радости было! Мерный перестук колес, бегущих по игрушечным рельсам, очаровал Сашу Филатова сразу и навсегда.

С тех пор он не изменял давнему увлечению, только все увеличивал и увеличивал свою коллекцию, которая разрослась в настоящее железнодорожное государство.

Из каждой своей зарубежной поездки он что-нибудь да привозил для коллекции. А из Белграда не привез ничего. И он решил поискать для нее что-нибудь в клубе.

В этот раз один из самых старых и почтенных членов клуба, отставной полковник железнодорожных войск Владислав Петрович, которого все звали просто Петровичем, демонстрировал свое новое приобретение — модель траурного поезда Ленина. Со стоял он из точной копии паровоза, стоявшего памятником на Павелецком вокзале, собственно траурного вагона, выкрашенного, вопреки исторической достоверности, в черный цвет, и вагона с красноармейцами охраны.

Траурный вагон имел откидную крышу, открывавшую внутреннюю часть. Там стоял гроб с никелированными ручками. Крышка у него тоже была откидная, а внутри лежала нарядная маленькая кукла с закрытыми глазами, на удивление похожая на Ленина.