За глянцевым фасадом - Катрин Панколь

Джеки очарована гостеприимным хозяином. Она жадно слушает рассказы Ари о его жизни, о молодых годах, когда он работал в Аргентине телефонистом за пятьдесят сантимов в час, о том, как он занялся торговлей табаком — и нажил миллионы, о том, как он открыл в себе призвание к морским торговым перевозкам, о женитьбе на дочери богатого греческого судовладельца, о долгом подъеме по социальной лестнице. Он вспоминает бабушку с ее восточной мудростью. Они беседуют наедине, на задней палубе яхты, глядя на падающие звезды. Она тоже рассказывает ему о себе, доверяет свои секреты. Он всегда готов ее выслушать. С этим мужчиной гораздо старше ее она чувствует себя защищенной. Ее всегда больше привлекали мужчины, не наделенные внешней красотой. Ари чем-то похож на пирата, на хитрого флибустьера, который много лет бороздил моря под флагами всех стран мира. Он удивляет ее, смешит, осыпает драгоценностями, подарками, оказывает всевозможные знаки внимания. Любая ее прихоть немедленно исполняется. И она снова становится маленькой девочкой, которая бегала по этажам нью-йоркских магазинов, в то время как отец ждал ее у кассы и подписывал чек на любую вещь, какую ей вздумалось купить. Здесь она далеко от удушающей атмосферы Вашингтона, от брюзгливых комментариев, которыми сопровождается каждый ее поступок; здесь она дышит полной грудью, забывает о недавнем горе, наслаждается свободой. Джеки так счастлива, что ей нет дела до нападок американских газетчиков, глубоко возмущенных тем, что она выглядит беззаботной и счастливой. Фотография, на которой она стоит в бикини на палубе «Кристины», появилась во всех газетах на первой полосе. «Прилично ли женщине, носящей траур, вести себя подобным образом?» — вопрошает автор редакционной статьи в «Бостон Глоб». Один конгрессмен на заседании Палаты заявляет, что Джеки проявила «безрассудство и бестактность, воспользовавшись гостеприимством и щедростью человека, который приводит в возмущение общественное мнение Америки». А ей все равно. Она наслаждается роскошью, объедается черной икрой, перебирает бриллианты, танцует. Забывает пережитое. И возвращается в Вашингтон в таком чудесном настроении, что даже соглашается сопровождать Джона во время официального визита в Техас, намеченного на ноябрь. Цель визита — улучшить имидж президента в глазах техасцев. А в ответственные моменты Джеки должна быть рядом с ним.

«Джону очень не хотелось ехать туда, — рассказывает один из его давних друзей, Лем Биллингс. — Можно ли осуждать его за это? Я хочу сказать: такому президенту, как Кеннеди, требовалось большое мужество, чтобы поехать в такой безумный город, как Даллас. Возможно, он что-то предчувствовал? Впрочем, вид у него был достаточно бодрый. «Джеки покажет этим техасским мужланам, что такое хороший вкус, — говорил он и весь сиял…»

«Во время избирательной кампании я поеду с тобой, куда захочешь», — обещала ему когда-то Джеки.

Она попросила только об одном: чтобы машина была закрытая, иначе пострадает ее прическа. Но он заказал машину с откидным верхом. «Если мы хотим, чтобы люди пришли на нас посмотреть, надо, чтобы они знали, где нас найти…»

В день похорон Джона Кеннеди Джеки держится с поистине царственным величием. Камеры всех телекомпаний мира неотрывно следят за 250 тысячами человек, следующими за траурным кортежем. И чаще всего их объективы нацеливаются на Джеки и ее детей. Она наглоталась транквилизаторов, держится стойко и мужественно. Всю церемонию организовала она. «Эти похороны должны были доказать, что Кеннеди был выдающимся политическим лидером, а также подчеркнуть его историческую связь с Авраамом Линкольном, Эндрю Джексоном и Франклином Рузвельтом. Гроб, как говорят, был установлен на том же орудийном лафете, который в 1945 году доставил тело Франклина Делано Рузвельта к месту его последнего упокоения. За гробом вели лошадь, и в стремена были вдеты вывернутые наизнанку сапоги», — рассказывает Дэвид Хейман.

Какая кличка была у этой лошади? Блэк-Джек. Почему так получилось? Была ли это случайность, ирония судьбы, заставившей Джеки «похоронить» обоих мужчин одновременно? Или это было ее осознанное решение? Правду не узнает никто. Все приглашенные поражены ее спокойствием. Генерал де Голль, которому этот грандиозный спектакль пришелся не по душе, вернувшись во Францию, составит распоряжение насчет собственных похорон: никаких пышных церемоний, не приглашать глав государств, не объявлять в стране траур. Никакой шумихи, только самое необходимое для такого случая.

В Белый дом приходит восемьсот тысяч телеграмм соболезнования. Джеки сочтет своим долгом ответить на значительную их часть. Намереваясь превратить мужа в героя, если не в святого, она заставит журналистов поверить в идеализированный образ президента, так тщательно создававшийся ею с момента ее появления в Белом доме. После встречи с убитой горем, но полной достоинства вдовой они напишут хвалебные статьи, которые лягут в основу неувядающего мифа о Дж. Ф. К. Только много лет спустя они поймут, что позволили себя одурачить.

Перед тем как покинуть Белый дом, она просит, чтобы на стене в спальне установили табличку — рядом с уже существующей табличкой памяти Авраама Линкольна, — на которой будет написано: «В этой комнате Джон Фитцджеральд Кеннеди и его жена прожили два года десять месяцев и два дня, пока он был президентом Соединенных Штатов, — с 20 января 1961 по 22 ноября 1963 года».

Джеки выказывает такой выдающийся актерский талант, что в конце концов сама начинает верить в собственные измышления. В образе Джона нет ни единого темного штриха, а их совместная жизнь представляется исключительно в розовом цвете. О том, как все обстояло на самом деле, она и слышать не хочет. Она даже возражает против официального расследования его убийства, боясь, что при этом выплывут наружу его супружеские измены и компрометирующие связи, например, с мафией. Она все с той же маниакальной дотошностью заботится о мельчайших деталях. Однажды она изъявляет желание снова увидеть кабинет Джона, в котором перед самой катастрофой закончился ремонт. Но туда уже внесли мебель нового президента, Линдона Джонсона. «Это должно было быть очень красиво», — шепчет она на ухо Дж. Б. Уэсту. «Это было очень красиво», — отвечает он.

Ее помощницы не могут сдержать слез и с рыданиями покидают Овальный кабинет. Джеки так и стоит посреди комнаты, а вокруг суетятся рабочие, развешивая последние картины. «Наверно, мы мешаем», — тихо произносит она.

«И вдруг, — рассказывает Дж. Б. Уэст, — мне вспомнился день, когда она впервые переступила порог Белого дома и так же, как сегодня, казалась такой беззащитной, ранимой, одинокой. Она осмотрела всю комнату: вот тут стоял письменный стол Джона, здесь на стене висели фотографии Джона и Кэролайн, — а потом повернулась и вышла».

Они усаживаются в другой комнате, где поменьше народу, и Джеки, глядя в глаза Уэста так пристально, словно хочет прочесть в них искренний ответ, спрашивает:

— Мои дети… Они хорошие, правда?

— Конечно.

— Они не избалованы?

— Разумеется, нет.

— Мистер Уэст, хотите остаться моим другом на всю жизнь?

Мистер Уэст был слишком взволнован, чтобы ответить. Он просто кивнул.