История одной семейки - Кристина Нестлингер

Йоши тут же бросила пакет с бананами и апельсинами и кинулась через поля, словно заяц. Лишь когда машина давно уже скрылась из вида, она вернулась.

— У отца «вольво» такого же цвета, — объяснила она.

Мне понравилась одинокая жизнь вдвоем с Йоши. Я не стал бы возражать, если б она продолжалась целую вечность. До меня даже дошло, как растапливать печь, чтобы та не дымила. А кайзершмаррен[4]я научился готовить, когда блинчики у меня развалились на куски, — ведь именно так и можно получить превосходный кайзершмаррен.

На третье утро я свыкся даже с тем, что мыться надо в корыте. И с туалетом на улице смирился. Я ничего не говорил об этом Йоши, но все время представлял себе, как бы мы жили, если бы все про нас просто забыли. Этакие маленькие Филемон и Бавкида в Вальдфиртеле. А большего мне и не надо было.

Йоши непременно хотела что-нибудь сделать для Йоханнеса и поэтому привела его комнату в идеальный порядок. За уборкой мы обнаружили, что дама, которая у него жила, по-видимому, страдала настоящим вязальным неврозом. Одиннадцать начатых и не оконченных вещей нашла здесь Йоши. Она положила их вместе с бесчисленными мотками и клубками в большую коробку и затолкала Йоханнесу под кровать. Еще Йоши нашла кучу фотографий какой-то молодой женщины. В разных платьях и дурацких позах. Мы решили, что несчастная любовь Йоханнеса была фотомоделью, свихнувшейся на вязании. Может, это та самая модель, что постоянно трепала мне нервы по телефону, я не знаю. Пять раз на дню какая-то женщина звонила с требованием позвать Йоханнеса и ни в какую не верила, что того нету дома. Она-то все прекрасно понимает, ругалась она, и пусть этот «подлец» перестанет прятаться.

Мама, Йоханнес и Новак вернулись на третий день нашей идиллической одинокой жизни, после обеда.

Мама победила на всех фронтах — это я заметил по тому, как она шла. Когда она довольна собой, в ее походке появляется что-то подпрыгивающее. А по Йоханнесу было видно, что он слегка устал. Первое, что он сделал, — сменил серый костюм на джинсы. А мама, надо заметить, на этот раз не стала стыдливо отворачиваться.

Йоши, как образцовая хозяйка, сварила кофе и красиво накрыла на стол в кухне.

За кофе мама рассказала, что отца Йоши «принудили к благоразумию» и он добровольно согласился отдать Йоши в детдом, даже не понадобилось вмешательства чиновников. И место в детском доме мама уже нашла! Мама попросту шантажировала Йошиного отца, найдя его слабое место. Пригрозила, что, если он не отдаст дочь в детдом, она горы свернет! Подаст на него заявление в полицию, пригласит соседей давать свидетельские показания и раструбит об этом деле во всех газетах. И тогда он сможет выходить на улицу только в темных очках и с накладной бородой, потому что прохожие будут плевать ему в лицо! Мама пригрозила, что опозорит его на весь мир и сделает жизнь невыносимой! Даже на работе, где он возглавляет целый отдел, с ним не захотят знаться. У нее есть знакомства и возможности, чтобы все это устроить, сказала ему мама.

И тогда он пошел на попятный, потому что принадлежит к тому типу людей, для которых мнение окружающих — все. Он сказал, что Йоши — воплощение зла, а спину она повредила себе сама, чтобы выставить его монстром. И нарочно упала на стекло. А кроме этого случая, ему не за что себя винить. Но если его родная дочь распространяет о нем такую возмутительную ложь, то она и не дочь ему больше, и он согласен, чтобы этот человеческий отброс поместили в детский дом. Но он обязательно должен быть дешевым! А мать Йоши сказала — это лучшее решение, для того чтобы восстановить мир в семье.

Потом мама рассказала, как они с Йоханнесом ходили в Йошину школу, к ее классному руководителю и директору. И Йоши простили ее прогулы. Йоханнес кивнул, подтверждая мамины слова.

— Да-да, — сказал он, — они оказались понятливыми гражданками! Их тебе больше нечего опасаться, горемыка ты наша!

А детдом, в который отправится Йоши, кажется, вполне хорош, добавил Йоханнес. По праздникам или на каникулы Йоши может приезжать к нему. Он это пока не обсуждал с детдомовским начальством, но наверняка можно будет договориться.

Ранним вечером мы отправились в путь. Йоханнес махал рукой, Новак лаял нам вслед. Прощаясь, Йоханнес уверил меня, что его дом и его сердце всегда для меня открыты.

В багажнике маминого «рено» уже стояли два больших чемодана с пожитками Йоши.

— Чемоданы папаша требует обратно, — сказала мама, — но это не срочно. Это я улажу на следующей неделе!

Из Вальдфиртеля мы поехали прямо в детдом. Чем ближе мы подъезжали к нему, тем муторнее мне становилось. «Детский дом» для меня — кошмарное словосочетание. «Его отдали в детдом» — в этих словах просто беспросветная жуть, даже если только так и можно сбежать от сумасшедшего отца. Что думала про это Йоши, я не знаю. Спросить ее я не решался. Она сидела рядом со мной тихо как мышка на заднем сиденье машины. Ее руки, сплетенные на коленях, чуть дрожали. Но у Йоши ведь часто дрожат руки.

Детский дом стоял на окраине Вены. Не так уж и далеко от района, где живу я. Снаружи он вовсе не выглядел кошмарным — старинная вилла с садом вокруг. Даже холл, в который мы вошли, выглядел прилично. И воспитательница, встречавшая нас, была молодая, толстая и веселая. Совсем не такая, какой я себе представлял воспитательницу детского дома.

Около нее стояла девочка по имени Ивонн. Она вручила Йоши красную розу со словами: «Чтобы мы стали хорошими соседками!» Эта Ивонн совсем не выглядела паинькой. Что меня порадовало: значит, порядки в детдоме не особенно строгие. А руководство на вид вообще не казалось «руководящим». Директриса даже предложила нам чаю, но мама сказала, что ей срочно надо домой, завтра у нее важное дело в суде, и к нему надо еще подготовиться. Йоши пообещала мне позвонить завтра после школы. На прощание я поцеловал ее. Потом мама сказала, что ей это показалось «лишним». Но я точно видел — воспитательница вовсе не была возмущена моим поцелуем.

По дороге домой мама спросила, все ли мои условия она выполнила и может ли теперь рассчитывать на то, что я буду ей в старости опорой и отрадой, — или же я собираюсь вести такую же жизнь, как Йоханнес. Я сказал, что она может рассчитывать на меня. Старушка была довольна.

О том, как меня встретили прочие домочадцы, мне не хочется подробно распространяться. Кроме доброй старой Феи, которая проливала искренние слезы радости, все остальные вели себя странно. Моих сестер я подозреваю в бешеной ярости и бешеной зависти! Они же всегда утверждали, что я как сыр в масле катаюсь, — и вдруг у меня объявляется еще и отец, которого у них нет!