Инквизитор. И аз воздам - Надежда Попова

– И моя Альта… Она нужна Каспару для его армии? Чтобы вырастить и натравить ее на вас?

– На нас, – поправил Курт мягко, но решительно. – На людей. Без разбора по вере, святости, возрасту, наличию или отсутствию сверхобычного дара и тем более верности тому или иному правителю. Люди для него делятся лишь на три типа – орудия или препятствия…

– Ты сказал «три», – тихо заметила Нессель; он кивнул:

– Да. Есть еще третий, в который мне и не посчастливилось угодить: любимая игрушка. К какому типу относится в его понимании твоя дочь – я не знаю; если он и впрямь уверен, что я имею к ней отношение, то наверняка сразу к двум. Но «орудие» будет стоять на первом месте.

Нессель бросила в его сторону короткий напряженный взгляд, беззвучно шевельнув губами, и дальше зашагала молча, глядя вновь лишь себе под ноги, еще более задумчивая и хмурая, так и не произнеся более ни единого слова вплоть до самой комнаты в «Ножке», где сразу же ушла на свою половину. Что она делала за закрытой дверью, Курт не знал и, откровенно говоря, знать не хотел – еще одного приступа уныния и новой порции слёз он бы сейчас не вынес…

– Мне придется оставить тебя здесь, – сообщил он сквозь закрытую створку. – Я ненадолго. Засов не опускай, я запру дверь снаружи.

Нессель отозвалась глухо и неразборчиво, однако переспрашивать или заглядывать он не стал, торопливо выйдя прочь.

Возвратился Курт и впрямь довольно скоро – все заняло около часа, большая часть которого ушла на то, чтобы отыскать нужное место в городе без своего уже привычного провожатого и ежеминутных вопросов к прохожим: привлекать к себе внимание было ни к чему. Теперь надлежало лишь дождаться ночи…

Остановившись у распахнутого окна, Курт, раздраженно морщась от палящего солнца, долго смотрел вниз, на узкие улочки, сам не зная зачем, да и вряд ли кого-то видя. Мимо проходили мужчины, женщины, однажды пробежал мальчишка в одежде заметно не по размеру, время от времени снизу, из окон трапезного зала, доносился грохот отодвигаемой скамьи или оклик – вокруг жил своей жизнью мирный, спокойный городок, в котором просто не могло случиться ничего серьезней, чем кража ведра с бельем у зазевавшейся хозяйки. Впрочем, по опыту можно было сказать, что именно в таких отдаленных городках чаще всего и происходят события самые страшные, преступления самые чудовищные и укрываются тайны самые невероятные…

Курт вздохнул, отвернувшись от солнечной улицы, прошел к своей дорожной сумке; покопавшись, извлек из нее небольшую плоскую шкатулку, украшенную клетчатой двухцветной глазурью, уселся за стол, отщелкнул скрепляющую две половинки маленькую застежку и высыпал на стол крохотные, с полмизинца, фигурки, отливающие желтизной старой кости. Шахматы на разложенной перед собою маленькой доске он расставлял долго, медлительно, тщательно устанавливая каждую фигуру точно по центру квадрата, мыслями пребывая где-то вдали и от этой комнаты, и будто от себя самого, а потому вздрогнул, когда голос Нессель позади окликнул:

– Что делаешь?.. Скучно, – пояснила она, когда Курт обернулся, уставившись на нее с удивлением, с легким оттенком паники отметив, что не услышал ни звука открывшейся двери, ни ее шагов. – Не могу я сидеть там и смотреть в стену… Ничего, если посижу с тобой?

– Боюсь, со мною тебе будет не намного веселее, – усмехнулся он, аккуратно установив башню на ее место. – Собеседник из меня не слишком занимательный.

– А ты расскажи, что это за женщина, про которую завел речь тот охотник, – предложила Нессель, усевшись напротив. – Он так говорил, как будто у вас с ней что-то было… Не представляю тебя с женщиной, откровенно сказать.

– От тебя это звучит вдвойне занятно, – заметил Курт; она фыркнула:

– Это не считается. Я имела в виду – по-настоящему, как это бывает у всех нормальных людей, когда чувства, когда обоюдное влечение… Я будто бы и понимаю, что за столько лет жизни ты не мог себе кого-то не найти, но все же – ни в какую не могу себе вообразить тебя и кого-то… вот так.

– Оно, в общем, и не «вот так», – пожал плечами Курт, установив последнего короля и оставшись сидеть, глядя на доску. – Мы просто виделись пару раз.

– И ты спас ей жизнь, – уточнила Нессель с нарочито умильной улыбкой; он поморщился:

– Да… было дело… Это случилось той весной, когда я угодил в твой лес. Помнишь, почему тебе пришлось использовать, так скажем, не совсем заурядный способ меня излечить?

– Ты торопился, – кивнула она, – спешил попасть в Ульм как можно скорее и говорил, что должен встать на ноги немедленно, ибо каждый день и час на счету.

– Именно. В Ульме обосновалось гнездо стригов, причем засели они в замке местного ландсфогта и все более подгребали под себя ульмскую знать, а следователя, который должен был их вычислить и обезвредить, убили по пути туда. Я должен был его заменить. Стригов я тогда нашел, но задержать их в одиночку не рискнул бы, да и не должен был – по нашим правилам. Однако пришлось.

– Они захватили ту женщину? Чтобы надавить на тебя?

– Скорее – на моего приятеля, ее жениха, что помогал мне в расследовании. Местный барон, довольно сообразительный парень, который принимал в жизни города участие самое деятельное и желал помочь… ну, а кроме того – был неприлично любопытен и все надеялся с моей помощью увидеть живого стрига. М-да… Вот и увидел. Ты побывала в Ульме, когда искала меня, – наверняка ведь слышала там легенду о том, как я в одиночку вырезал целый замок стригов и простых смертных наемников? Вот только это не совсем так: нас было двое, стригов трое, и нам несказанно повезло… – Курт помолчал, невольно проведя пальцем в черной перчатке по бусинам деревянных четок, что висели на его запястье, и вздохнул: – А если точнее – то и нас тоже было трое, и помимо везения нам споспешествовало самое настоящее чудо.

– Хорошо, что ты все еще держишь их при себе, – заметила Нессель. – Повторю снова, что тот, кто одарил тебя ими, наделил тебя небывалым благословением… И к слову, в них что-то изменилось. Теперь я уже не могу сказать, что ты носишь их просто так.

– Я их, как ты это назвала, «намолил»? – усмехнулся Курт, отчего-то смутившись и заметив с неприятным смятением, что это чувство неловкости, будто его застукали где-то на пустынном берегу речки голым и безоружным, возникает слишком часто при беседах с лесной ведьмой; чувство это нисколько не напоминало испытанное в далекой юности любовное смущение и было чем-то другим, глубинным, первобытным и настолько похожим на страх, что становилось не по себе…

– Да, на них теперь есть твой след, – просто кивнула Нессель. – И не смейся.

– Вот уж даже и не думал… – буркнул он себе под нос, зачем-то поправив и без того идеально стоящую фигурку на доске.

– А что та женщина? – снова спросила она с многозначительной улыбкой. – Ты сказал, что тогда в Ульме ты истребил стригов на пару с ее женихом, но почему-то все, даже этот охотник, считают, что это сделал ты один и что тебя с нею что-то связывает. И в Бамберг, как я поняла, она почему-то приехала одна, без мужа. А между тем – вон сколько лет прошло…. Твой приятель так и остался вечным женихом?