Ричард Длинные Руки - гроссфюрст - Гай Юлий Орловский

Костер, уже наполовину погасший, прогорают даже угли, по ту сторону сидит, нахохлившись, как выпавший из гнезда птенчик, только пытающийся учиться летать, голодный и несчастный, девчушка.

Я соскочил на землю, велел Бобику сидеть и не двигаться, приблизился медленно, разводя руки и показывая, что в них ничего нет.

— Не бойся, дитя… Ты почему здесь одна?

Она посмотрела на меня исподлобья, покосилась по сторонам, но никто не подсказывает, как себя вести, и проговорила тоненьким голоском:

— Они пошли вон в тот лес за хворостом… И еще сказали, чтобы я ни с кем не разговаривала.

— Но их нет, — сказал я, — а то бы я говорил с ними. Как тебя зовут?

— Келя…

Я всматривался в замурзанное, но очень миленькое, почти детское личико, с чистой свежей кожей, длинные золотые волосы в крупных кудряшках, а еще в них умело заколота большая белая роза, символ невинности, и только большие глаза кажутся не по-детски серьезными.

— Я хочу есть, — пожаловалась она, — и мне страшно… Возьми меня на ручки!

— Сейчас-сейчас, — сказал я.

Я присел возле костра, вытащил стрелу из колчана и пошевелил ею угли. Там затрещало, слабые огоньки появились на багровых боках, начали лизать веточки, стало чуть светлее.

— Как ты думаешь, — поинтересовался я задумчиво, — почему всякий раз девочка?.. Мальчика не так жалко, что ли? А ведь и вправду не жалко. Нет, жалко, но не так, как девочку. Мальчики как бы для того и предназначены, чтобы красиво погибнуть чуть позже, а девочка гибнуть не должна…

Она спросил непонимающе:

— Ты о чем?

— И в лесу, — продолжил я, — чаще навстречу с криком «Спасите!» бежит женщина… обязательно юная и цветущая, такая испуганная и трепещущая, что сразу хочется ухватить ее в объятия и прижать к груди. Поглаживая и успокаивая… гм… хотя откуда там взяться женщине, в лес обычно ходят мужчины, на охоту или за деревом…

Она нахмурилась и смотрела на меня с вопросом в глазах. Черная радужка с угольным блеском начала быстро расти, расползаться на все глазное яблоко, и через несколько мгновений глаза стали чернее египетской ночи.

Нежный рот с пухлыми губами стал ярко-красным, предельно красным, словно кровь ее жертв еще свежа. Ее взгляд упал на стрелу в моей руке, губы насмешливо изогнулись.

— Ты такой осторожный, — произнесла она все еще детским голоском, однако в нем появились и чувственные нотки, — или такой чуткий?

— Я чуткий и нежный, — сказал я, — а еще и осторожный, мудрый, красивый, но тебе это все равно, верно? Гиены и трусов и храбрецов жуют без лишних затей…

Она проговорила медленно и раздельно:

— Ты чуткий… но все равно ты дурак!

Я не успел даже глазом моргнуть, как она ринулась ко мне бесшумно и стремительно, как пикирующая в ночи на мышь сова. Я шатнулся в сторону, а моя рука с зажатой стрелой дернулась вперед, словно по ней сзади с силой ударили в локоть.

Вампирша страшно вскрикнула, ухватилась обеими руками за живот, там вспыхнул огонь вокруг вбитой почти по оперение стрелы, запахло горелым мясом.

— Кто… ты?

Сердце мое колотится, как у зайца, но ответил я достаточно ровно:

— Не дурак… как ты убедилась.

Она упала навзничь, хваталась горящими пальцами за древко и снова отдергивала, не в силах выносить боль еще более мучительную, стонала, выла, корчилась. На лице впервые отразились страх и отчаяние.

— Ты… знал?

— Предполагал, — ответил я, — но презупенция невиновной девственности, как сама понимаешь, главенствует… Вообще-то я бы не стал, хоть и понял, кто ты… надо бы, но что-то война перестает мне ндравиться… Достойных людей убиваю пачками. А тут, думаю, дай хоть вампиршу пощажу…

— Что ж… не пощадил?

— А ты мне дала шанс?

Она прохрипела, захлебываясь кровью:

— Но как… как простая стрела…

— Не простая, — уточнил я. — Вещи многое перенимают от хозяина.

Она в агонии застучала руками по земле, лицо исказилось.

— Ты…

— Паладин, — согласился я. — А паладины особенно хороши против нечисти.

Я сунул стрелу обратно в колчан Арианта, поднялся. Из земли стремительно проросли хищные стебли, некоторые пробили ее тело, словно уже превращается в мягкое желе, оплели и начали тащить в землю.

Бобик поворачивал голову с боку на бок, глаза стали очень серьезные и понимающие. Арбогастр нетерпеливо топнул копытом.

— Да-да, — сказал я, — думаю, уже близко! Идем.

Далеко в степи блеснули искры, я сразу же остановил Зайчика, едва не перелетев по инерции через голову. Этот гад умеет вот так на любой скорости, приседая, как пес, и упираясь вытянутыми вперед всеми конечностями. В мягком грунте остаются за нами четыре глубоких борозды, а если на каменистом, то инерция заносит меня, как бы я ни цеплялся за седло, по шее ему на голову.

— Свинья ты, — сказал я в сердцах, — а никакой не арбогастр!

Он довольно фыркнул, странное чувство юмора, да и Пес смотрит хитро, сговорились, два кабана поганых.

Искры заблистали чаще, там желтое пыльное облако в безмятежности синего неба и зеленой степи, только извилистая пробитая дорога напоминает о людях, и облачко пыли двигается именно там.

— Зайчик, — сказал я негромко, словно меня могут услышать на таком расстоянии, — давай-ка вон в тот лесок…

Там не лесок, но два десятка деревьев в стороне от дороги, можно схорониться, и через полчаса я уже видел оттуда, как отряд примерно в две сотни человек мчится с севера, впереди легкие всадники, дальше тяжеловооруженные рыцари, но вообще-то их не много, странно, ни одного знамени, ни стяга, ни даже баннера.

Я всматривался изо всех сил, голова закружилась приближать фигуры и всматриваться в лица, однако Гиллеберда среди них нет. Зато есть странное ощущение, что они все на одно лицо…

— Колдовство, — проговорил я в дурацком изумлении, как будто впервые узнал о таком явлении, — вот гад! Даже здесь настороже, сволочь…

Они прогрохотали мимо, кони измучены, хрипят, роняют желтую пену. Позади слуги и оруженосцы с запасными конями, ничего, кроме седел, даже мешков, рассчитывают соединиться с герцогом Ярдширским, перевести дух, выспаться и с новыми силами ударить на безумца, сумевшего как-то влезть в их святой город.

Мы не успели покинуть свое укрытие, как они там вдали свернули с дороги, начали торопливо расседлывать коней, водить их по кругу, давая остыть, посреди стоянки быстро поднялся небольшой походный шатер.

Я прикинул, что если пронестись вихрем через их лагерь и успеть нанести удар, теперь-то знаю, где Гиллеберд, пусть даже и укрылся под чужой личиной, то могу и успеть…