Серотонин - Мишель Уэльбек

В прошлое погружаешься постепенно, но, начав в него погружаться, кажется, что увязаешь в нем с головой, да так, что краев не видно. В течение нескольких лет после моего посещения Эмерик еще иногда проявлялся, но в основном чтобы сообщить о рождении детей: сначала Анн-Мари, потом, три года спустя, Сеголен. Он ни разу не заговорил со мной о положении дел на ферме, из чего я заключил, что оно не стало лучше, а то и ухудшилось; у людей определенного культурного уровня отсутствие новостей – неминуемо плохая новость. Возможно, я сам принадлежал к злополучному подвиду людей определенного культурного уровня: мои первые мейлы после знакомства с Камиллой были полны энтузиазма; но о нашем разрыве я ни словом не обмолвился; вскоре мы и вовсе перестали общаться.

Сайт выпускников Агро был теперь доступен в интернете, и, судя по всему, в жизни Эмерика мало что изменилось: он занимался все тем же, на том же месте, его электронный адрес и номер телефона остались прежними. Но стоило мне услышать его голос, усталый и тягучий – казалось, он с трудом добирается до конца фразы, – как я понял, что что-то все-таки изменилось. Конечно, я могу заехать в любой момент, хоть сегодня вечером, и пожить у него, нет проблем, правда, условия в замке уже не те, что раньше, в общем, он мне все объяснит при встрече.

Из Баньоль-де-л’Орна в Канвиль-ла-Рок, из департамента Орн в Манш, я ехал медленно, очень медленно, по пустынным, утопающим в дымке проселочным дорогам, не надо забывать, что было 25 декабря. Я довольно часто останавливался, пытаясь сообразить, что я здесь делаю, но мне это плохо удавалось, клочья тумана скользили над пастбищами, где я не заметил ни одной коровы. Полагаю, мое путешествие можно было бы охарактеризовать как поэтическое, но от этого слова неожиданно повеяло досадной легковесностью и угасанием. Хотя я прекрасно понимал – сидя в приятном тепле, идущем из печки, за рулем своего «мерседеса», с уютным урчанием катившего по легким дорогам, – что трагическую поэзию тоже еще никто не отменял.

Со времени моего последнего посещения замка Олонд, десятка полтора лет тому назад, никаких видимых следов разрушения не появилось; внутри – другое дело: когда-то уютный обеденный зал превратился в нечто вроде мрачной кладовки, грязной и вонючей, на полу валялись упаковки ветчины и банки каннеллони в томатном соусе.

– Жратвы у меня нет… – сказал Эмерик, вместо приветствия.

– У меня есть одна колбаска, – ответил я. Так после долгой разлуки произошла моя встреча с тем, кто был когда-то и по-прежнему оставался в каком-то смысле (но скорее по умолчанию) моим лучшим другом.

– Что-нибудь выпьешь? – продолжал он; вот с этим у него было явно все в порядке, когда я вошел, он уже допивал бутылку «Зубровки», я же предпочел шабли.

Выпивая, он был поглощен смазкой и сборкой огнестрельного оружия, в котором я, насмотревшись телесериалов, узнал автомат.

– Это «шмайссер S4». Калибр двести двадцать три Ремингтон, – зачем-то уточнил он.

Чтобы немножко разрядить атмосферу, я отрезал несколько кружков колбасы. Внешне Эмерик изменился, лицо его огрубело и покрылось красными прожилками, но больше всего меня напугал его взгляд, пустой, безжизненный взгляд, который, казалось, невозможно отвлечь, разве что на пару секунд, от созерцания пустоты. Я подумал, что задавать ему вопросы бессмысленно, главное я уже и так понял, но все-таки надо было хотя бы попытаться завязать разговор, наше упорное молчание уже давило на нервы; бесконечно подливая себе – он водки, я вина, – мы, два вымотанных мужика под пятьдесят, клевали носом.

– Завтра поговорим, – заключил наконец Эмерик, положив таким образом конец моим терзаниям.

Он ехал впереди, показывая дорогу, за рулем пикапа «ниссан-навара». Я следовал за ним по узкой ухабистой тропе, мы еле помещались на ней, и колючие ветки кустарников хлестали по кузову. Проехав так пять километров, он выключил двигатель и вышел, я присоединился к нему: мы стояли на краю просторного полукруглого амфитеатра, его поросшие травой склоны полого спускались к океану. Вдали, в свете полной луны блестели волны, но домики, разбросанные в сотне метров друг от друга, можно было различить с трудом.

– У меня тут двадцать четыре бунгало, – сказал Эмерик, – мы так и не получили субсидий на строительство отеля, они решили, что гостиницы в замке Брикбек вполне достаточно для северного Манша, и нам пришлось переключиться на бунгало. Дела идут неплохо, собственно, только бунгало и приносят немного бабла, клиенты появляются уже на майские праздники, а как-то раз в июле даже не было свободных мест. Конечно, зимой тут нет ни души – хотя, как ни странно, сейчас мы сдали домик какому-то одинокому немцу, по-моему, он орнитолог-любитель, иногда я вижу его на лугах с биноклем и телеобъективами, но он тебя не потревожит, по-моему, с тех пор как он приехал, мы словом не перемолвились, он просто кивает мне, проходя мимо, и все.

Вблизи бунгало оказались прямоугольными коробочками, почти кубиками, обшитыми лакированными сосновыми досками. Внутри, где все тоже было из светлого дерева, в относительно просторной комнате стояла двуспальная кровать, диван, стол и четыре стула, тоже деревянные, а также плитка и холодильник. Эмерик включил электрический счетчик. Над кроватью висел маленький телевизор на подвижном кронштейне.

– В одном домике есть еще детская с двухъярусной кроватью, а в другом – две детские с четырьмя спальными местами; учитывая демографические показатели, этого должно хватить. К сожалению, вай-фая тут нет, – огорченно сказал он. Я что-то безразлично буркнул в ответ. – Из-за этого я теряю кучу клиентов, – продолжал Эмерик, – многие прежде всего спрашивают про интернет, но пока что в сельской местности Манша высокоскоростную сеть прокладывать не торопятся. Зато здесь тепло, – добавил он, показывая на электрорадиатор, – на отопление еще никто не жаловался, во время строительства мы позаботились о теплоизоляции, это главное.

Внезапно он умолк. Я почувствовал, что он сейчас заговорит о Сесиль, и тоже выжидающе замолчал.

– Завтра поговорим, – повторил он глухим голосом. – Спокойной тебе ночи.

Я лег на кровать и включил телевизор, постель была мягкой и удобной, в комнате быстро потеплело, он оказался прав, отопление работало хорошо, просто обидно было торчать тут в одиночестве, но жизнь штука сложная. Широкое окно занимало почти всю стену, наверное, для того чтобы наслаждаться видом на океан, вода по-прежнему сверкала в лунном свете, мне почудилось, что она теперь гораздо ближе, чем в момент нашего приезда, полагаю, все дело в приливе, впрочем, я ничего в этом не смыслю, в юности я жил в Санлисе, а каникулы проводил в горах, позже я завел роман с миниатюрной вьетнамкой, у ее родителей была вилла в Жуан-Ле-Пене, она умела до упора сжимать влагалище, ну нет, случался и на моей улице праздник, но мои знания в области приливов и отливов остались весьма ограниченными; со странным чувством я смотрел, как огромная водная масса медленно поднимается, чтобы залить землю, по телевизору шло ток-шоу «А мы не спим», и взбудораженный тон ведущего как-то не вязался с неторопливым движением океана, у них там было слишком много участников, и все они слишком громко вещали, вообще децибелы на этом шоу зашкаливали, я выключил телевизор и тут же пожалел об этом, теперь мне казалось, что я упустил что-то в реальном мире, скатился на обочину истории, и, возможно, это «что-то» и было самым существенным, ведь гостей выбирать они умеют, туда приглашаются только ключевые фигуры, кто б сомневался. Посмотрев в окно, я отметил, что вода вроде бы подошла еще ближе, и даже забеспокоился: может, через час-другой нас тут вообще затопит? В таком случае напоследок не мешает немного развлечься. В конце концов я задернул занавески, включил телевизор, убрав звук, и сразу понял, что принял верное решение, вот так лучше всего, возбуждение в студии не улеглось, пожалуй, беззвучность их речей только прибавила им жизнерадостности, на экране сновали медийные фигурки, слегка не в себе, но занятные, они, надеюсь, быстро меня усыпят.