Наречённая ветра - Литта Лински

— Ты боишься, Эви? — шепотом спросил Инослейв, оторвавшись от ее губ.

— Боюсь, — призналась она.

— Но чего?

— Сама не знаю. Просто… Тебе не понять, ведь ты не человек. Ты прав, мы сами выдумываем себе сложности, но…

— Прости меня, — он ласково провел ладонью по ее щеке. — Я все время забываю, насколько мы разные. Забываю, что ты не ветер, а смертная девочка семнадцати лет. И ты лишена большинства недостатков своего племени, но не их предрассудков.

— Это так, — вздохнула она, пряча лицо у него на груди.

— Эви, я сказал, что не признаю человеческих рамок, кроме тех, что установишь ты сама. Стоит тебе приказать, и я не стану больше тебя целовать, и…

— Не буду я ничего приказывать, — по-прежнему не глядя на него, прошептала Эвинол. — Сам решай.

— Я уже давно все решил, — ветер коснулся губами ее волос. — Мы будем вместе навсегда.

— Навсегда, — отозвалась Эвинол, поднимая на него глаза. — Но как это возможно, Инослейв, если ты вечен, а я смертна? Наше «навсегда» продлится несколько десятков лет, а затем я постарею и умру.

— Нет! — с горячностью воскликнул ветер и опустился на землю так резко, что Эви слегка тряхнуло. — Я не допущу этого!

— Но что ты можешь противопоставить законам природы? — грустно спросила она.

— Силу своего желания. Я пока не знаю как, но я точно не дам тебе состариться и умереть. Я что-нибудь обязательно придумаю, не сомневайся. В конце концов, я уже совершил немыслимое, затащив тебя сюда.

Эвинол безумно хотелось ему верить, и она позволила себе это. Скорее всего, ее ждет разочарование, но оно придет не завтра. И вообще, если уж жизнь ее в последнее время переполнена чудесами, то почему бы не надеяться на еще одно? Она знала, что желает бессмертия не для себя и не из страха небытия. Сейчас ее заботило лишь одно: никогда не расставаться с ветром.

Инослейв улегся на вересковый ковер и притянул Эви к себе. Уютно устроив голову у него на плече, она наблюдала, как движутся облака, окрашенные закатными красками. Инослейв перебирал пряди ее волос, мурлыча под нос одну из ее мелодий.

— Так хорошо, — тихо проговорила она. — Вот бы это никогда не кончалось.

— И не кончится. Я останусь с тобой, пока ты этого хочешь.

— Так нельзя, — она вздохнула, не скрывая разочарования. — Ты нужен людям. Если я перестану тебя отпускать, что станет с Илирией?

— Значит, я стану проводить в мире людей ровно столько времени, сколько необходимо для их выживания — и ни минутой больше.

— Ты не сможешь сидеть здесь взаперти. Это против твоей природы. Ты ветер, Инослейв, и ты должен носиться над бескрайними просторами, а не скрашивать мое одиночество. Мне же довольно и того, что ты каждый день будешь возвращаться.

Айлен уже полчаса стоял перед портретом Эвинол и не мог заставить себя уйти. Он пришел в портретную галерею Райнаров, имея в виду довольно прагматичную цель. Гильдия живописцев подала прошение о возможности скопировать портрет королевы Эвинол, получив также право в последующем продавать изображения. Идея не очень вдохновила короля, но когда ему показали те портреты королевы, которые уже получили хождение в народе, он скрепя сердце согласился и даже лично проводил главу гильдии в портретную галерею.

Если уж народу пришла в голову блажь развешивать в домах портреты Эвинол Райнар, то пусть это хотя бы не будет нелепая отвратительная мазня. А то дойдет еще до того, что каждый крестьянин примется лично малевать углем на стене юную королеву, принесшую себя в жертву. Айлену претила всеобщая шумиха, раздутая вокруг его погибшей жены. Ему не хотелось делить Эви со всем светом. Она была его любовью и его болью, так зачем же жалкие людишки без устали треплют ее имя, пусть даже и воспевая?

Будь его воля, он бы запретил все это поклонение Эвинол. Поначалу он даже пытался бороться с зарождением нового культа. Но это оказалось еще более бессмысленным, чем прошлые попытки приструнить народ, требующий, чтобы королева принесла себя в жертву. Имя Эвинол звучало повсюду, а тысячи глоток не заткнешь при всем желании. На стенах домов стали появляться надписи, прославляющие королеву.

Айлен сам показывал обрывок серебряной цепи наиболее знатным и влиятельным из гостей. Жена герцога Балленского выразила желание иметь несколько звеньев этой цепи «в память о бесконечной отваге королевы и ее любви к своей стране». Король опрометчиво выполнил просьбу сиятельной дамы и тут же получил еще с дюжину таких же. В итоге почти всю цепь растащили на звенья, а колышек оставили на скале как свидетельство подвига Эвинол Райнар.

Вскоре выискался кузнец, выковавший злополучную цепь. Пройдоха был бесконечно горд собой и за несколько дней из простого ремесленника сделался почтенным мужем. Бравировал своим участием в этом гнусном деле и библиотекарь Гвиринта, у которого Эвинол, оказывается, спрашивала книги с легендами о ветрах. Айлен с удовольствием повесил бы обоих, но это вызвало бы непонимание не только среди простолюдинов, но и среди знати.

Аристократия с не меньшим рвением предалась создавать и укреплять культ юной королевы-избавительницы. Дамы старались во всем подражать Эвинол, вплоть до манеры одеваться и игры на скрипке. Мужчины сочиняли в ее честь баллады и сонеты, посвящали ей подвиги.

Порой, кроме досады на то, что тысячи людей присвоили себе его любимую женщину, он ощущал что-то вроде зависти и ревности к жене. Мертвую королеву обожали и воспевали, живому же королю не доставалось и десятой доли этой любви. И в этом крылась еще одна причина бесполезности борьбы с поклонением Эвинол. Начни он запрещать людям благоговеть перед королевой, это сочли бы неуважением к ее памяти и великой жертве. Айлен не собирался таким образом портить себе репутацию. Вот и приходилось в бездействии смотреть, как люди делают богиню из той, что он хотел видеть своей возлюбленной.

Король смотрел на портрет, словно нарочно растравляя свою боль. Картина изображала Эвинол в полный рост и рисовалась еще в ту пору, когда та была принцессой. Эви улыбалась с портрета, но не светло и беззаботно, как в детстве, а загадочно и чуть снисходительно, как положено наследнице престола. Вообще, при довольно хорошо переданном внешнем сходстве Эви была совсем не похожа на себя. Придворный художник то ли не смог, то ли не захотел отразить внутренний мир принцессы. И сейчас это, пожалуй, к лучшему. Раз уж это изображение разойдется по всей Илирии, от замков до хижин, то пусть с него смотрит чужая величественная дева в расшитом золотом платье из малинового бархата и в тяжелой диадеме, а не его легкая и светлая любимая.

Память играла с Айленом в странные игры. Она словно намеренно прятала в самых дальних уголках ту Эвинол, на которой он женился, — серьезную, измученную, несчастную девушку. В его воспоминаниях Эви по-прежнему была сияющей девчонкой со скрипкой в руках и искорками в синих глазах. Отчего-то эти два образа накладывались друг на друга, создавая у короля обманчивое впечатление, что он женился на той Эви из прошлого. Умом он понимал, что это не так, но это не помогало избавиться от странного наваждения.