Наша вина - Мерседес Рон

пока не оказалась в моих трусиках, и он без смущения стал ласкать меня там.

Его губы приблизились к моему уху и лизнули чувствительную кожу. Я издала хриплый стон. Наконец, мы займемся тем, чем должны, – любовью. Я изо всех сил хотела забыть о прошлом и притвориться, что мы все еще вместе, что Ник ласкает меня и что мы будем делать это на его кровати, как в первый раз, как в тот раз, когда он лишил меня девственности и сказал, что любит.

Он снял с меня нижнее белье и уложил на кровать, а сам лег сверху. От его поцелуев и покусываний моей груди, я выгнула спину от желания. Теперь он ласкал мою ногу. Он схватил за лодыжку и поднял ее, согнул, поставив стопой на кровать. Целовал ее до самого бедра, мягко покусывая и проводя по ней языком, как будто у моей кожи был вкус шоколада. Он ласкал меня, пока я не почувствовала, что он вот-вот взорвется от нетерпения. Он что-то спросил, и я кивнула, даже не поняв, что он сказал.

Он осторожно приблизил свой рот к моему, и я почувствовала вес его тела на себе. Наши взгляды встретились на несколько бесконечных секунд, пока он, наконец, не схватил меня за талию и быстрым движением не вошел в меня.

Стало больно, и я невольно вскрикнула.

Его глаза искали мои с оттенком замешательства и беспокойства.

– Как долго у тебя не было, Ноа? – прошептал он на ухо, пока двигался, причиняя мне боль и одновременно доставляя удовольствие… Я уже не знала, где была или что делала, могла лишь сосредоточиться на ощущении, потому что долгие месяцы вообще ничего не чувствовала.

– Слишком долго, – ответила я, крепко прижимаясь к его телу.

Николас остановился и заглянул мне в глаза.

– Ты не занималась этим после того, что случилось в Нью-Йорке? – недоверчиво спросил он. Станет ли от этого легче?

– Я не занималась этим с тех пор, как мы расстались, Николас.

Его глаза вспыхнули, и он крепко поцеловал меня, продолжив двигаться. Его толчки замедлились, движения стали более мягкими, он снова поцеловал меня, потянул мою нижнюю губу, а затем стал сладко посасывать ее. Я обняла его и сосредоточилась на удовольствии снова быть с ним.

Прижалась щекой к его лицу и крепко обняла.

– Скажи, что любишь меня, – дрожащим голосом прошептала я ему на ухо. Моя просьба заставила его остановиться. – Пожалуйста…

– Не проси меня об этом, – произнес он, не сводя с меня глаз. – Забыть тебя – самое ужасное, что мне когда-либо приходилось делать. Даже не знаю, что я буду делать, чтобы вернуться теперь к нормальной жизни.

– Тогда останься со мной, – умоляла я, пользуясь моментом. Было все равно, я нуждалась в нем так же сильно или даже больше, чем он во мне.

Мои руки зарылись в его волосы, и, когда я начала медленно его гладить, он закрыл глаза. Я целовала его везде, цеплялась за него изо всех сил.

– Скажи, Ник… пожалуйста, – попросила я дрожащим голосом. Его рот заставил меня замолчать, а поцелуи стали более интенсивными. Он хотел, чтобы я замолчала, хотел, чтобы думала только о столкновении наших тел… о нем, потном, прижавшимся ко мне кожа к коже, о самых интимных ласках. Он казался злым, взволнованным и грустным одновременно.

– Ну же, Ноа… дай мне то, что я хочу, дай мне то, что мне нужно… пожалуйста.

Его толчки становились сильнее, быстрее. Я теряла связь с тем, что было вокруг меня, с чувствами, с проблемами, со всем, оргазм был опасно близок, оргазм разрушительной силы.

Я, наконец, вскрикнула от удовольствия, выгибаясь как только могла. Он продолжал двигаться, пока не кончил в меня, издав приглушенное рычание, а затем упал мне на грудь.

Это было прекрасно, но он не сказал: «Я люблю тебя».

Когда мы пришли в себя, Николас пошел в ванную, и я думала, что все будет как в Нью-Йорке: он выйдет после душа, бросит в меня футболку и попросит одеться, но я ошиблась, он лег рядом со мной, обнял и крепко прижал к себе. Я ничего не понимала… это что-то значит? Я прижалась щекой к его груди, чувствуя себя так, словно по вене у меня бежало жидкое счастье. Не хотела, чтобы он уходил, не хотела снова потерять его. Я крепко обняла его и закрыла глаза. Я была измотана. Николас начал водить пальцами по моим волосам, поглаживая их, пока мне не захотелось спать. Я знала, что той ночью мне приснится нечто прекрасное и что мы с ним наконец-то снова будем вместе…

Утро неизбежно принесло с собой целый ворох вопросов и неуверенности, и когда я очень рано открыла глаза, поняла, что то, что случилось в этой комнате, не должно было повториться снова: Николас был в отношениях, и не с кем-то, а с Софией, с ней, одной из виновников той роковой ночи, после которой я сделала то, что сделала.

Я посмотрела на него, он спал, его рука прижимала меня к груди, будто он не хотел меня отпускать. Я бы отдала все, чтобы остаться в этом моменте, но знала, что, когда его глаза снова откроются, обида и сожаление будут смотреть из них на меня, и я не была уверена, что готова к этому.

Он нуждался во мне, его мать была больна, он использовал меня, чтобы зализать свои раны… «Ты должна», – сказал он, глядя на меня не стесняясь, и это правда, я была должна ему! И вот, несколько часов спустя, я поняла, что то, что произошло, было неправильным, так нельзя, мы так не договаривались. Этот эпизод должен добавиться к длинному списку болезненных воспоминаний, хотя именно его я предпочитала держать при себе, так сказать, сохранить этот «прощальный секс», чем ждать, пока он снова меня отвергнет.

Осторожно, чтобы не разбудить его, я схватила Николаса за руку и убрала ее с себя. Лучше всего было бы уйти подальше от него, от его сестры, от любых болезненных воспоминаний. Я придумывала оправдание для мамы, а может быть, мне и не нужно было ничего придумывать. Я не могла так продолжать, нужно было преодолеть это, нужно жить дальше. Николас был частью меня, теперь у меня навсегда дыра в сердце! Но мне нужно было снова стать собой, снова полюбить себя, научиться прощать себя.

Я собралась как можно быстрее и тише. Мэдди все еще лежала, свернувшись калачиком на моей постели и спала, как маленький ангел. Когда я вышла из своей комнаты, уже одетая и готовая уйти, вместо того, чтобы почувствовать облегчение, облегчение от того, что наконец завершила эту историю, почувствовала, как будто закрываю книгу, которая тронула мою душу, книгу, которую я буду помнить всегда… Я чувствовала сожаление о том, что закончила читать волшебную и невероятную книгу, и что, если бы я захотела прочитать ее снова, она уже никогда не будет такой, как в первый раз. Там, в то утро, я закрыла важную главу своей жизни. Главу, да… но нельзя забывать, что на смену одной главе всегда приходит другая или, например, эпилог.

Дорога домой была мучительной. Мое тело звало вернуться, лечь в постель с Ником и спать, пока в мире не останется больше часов, но разум продолжал ворчать о том, какой я была глупой. Какой же дурой я была, чтобы думать, что из этого что-то могло получиться, что что-то могло измениться.

Я все время задаюсь вопросом, почему, если мы с Ником порвали больше года назад, мне больно сейчас. В какой-то момент, чтобы ни с кем не столкнуться, я съехала на обочину, заглушила двигатель и, держась за руль, заплакала.

Я оплакивала то, что между нами было, то, что могло бы быть… Оплакивала его, то, что разбила ему сердце, принеся разочарование, заставила открыться любви, но только для того, чтобы показать, что любви не существует, по крайней мере, без боли, и что эта боль способна оставить шрам на всю жизнь.

Оплакивала ту Ноа, которая была с Ником: полную жизни Ноа, которая, несмотря на внутренних демонов, умела любить всем сердцем; ведь я люблю его больше, чем кого-либо, и это я тоже оплакивала.

Когда встречаешь человека, с которым хочешь провести всю жизнь, пути назад нет. Многие никогда не познают этого чувства, думают, что нашли его, но ошибаются. Я знала и знаю, что Ник – любовь всей моей жизни, тот человек, который должен был стать отцом моих детей, тот, кого я хотела видеть рядом в горе и радости, в болезни и здравии, пока смерть не разлучит нас.

Ник и есть тот самый. Он – моя половина,