Фелисетт - Никита Чирков

– Как себя чувствуешь? – спросил он, украдкой глянув на отца.

– Хорошо. Как там у вас?

– Тоже хорошо.

Это не было неловким или странным – как раз наоборот, такая вот краткость редко играла в их отношениях благоприятную роль, где между строк читалось куда больше, чем они готовы были пока произнести. Отец и сын, пожалуй, впервые были не просто искренне рады компании друг друга, а по‑настоящему чувствовали естество уюта с родным человеком. Просто вот так молча стоять и наслаждаться моментом – это был большой шаг. Ни один не хотел ничего говорить – не в последнюю очередь из‑за боязни упустить эту магию, встав на путь очередных распрей.

– Алекс пришел в себя, – все же нарушил тишину Нил.

– Ну тогда не будем терять время, – спокойно произнес Холд, посмотрел на сына теплыми глазами и, удивив краткой улыбкой, плавно пошел ко входу на базу. Нил хотел что‑то сказать, но все же пересилил порыв, вскоре последовав за отцом, чувствуя себя неестественно легко рядом с ним, к чему, как мы все понимаем, ему еще привыкать и привыкать.

Алекс уже сидел на койке. Склонив голову, он с трудом приходил в себя в крайней слева палате. Август и Лилит были за прозрачной стеной слева от двери, посматривали на него молча, дожидаясь остальных. И вот когда Холд появился, открывшись им уже несколько другим человеком, Алекс сразу же повернул голову в его сторону. Холд толком не обратил внимания на остальных. Оттолкнув в сторону ранее зажженные распри, он выглядел человеком смиренным, желавшим просто закончить свое дело. Нил успокоительно кивнул на полный интереса взгляд Лилит, как бы сказав, что все хорошо. А ведь так оно и было, и будет ложью сказать, что на самом деле никто не желал наконец‑то подвести историю к концу. Холд зашел вовнутрь, молча встал напротив Алекса, оказавшись правым боком к Августу и Лилит, оставшимся за прозрачной дверью. Нил стоял чуть в стороне, спиной к ним. Атмосфера была полна напряжения, но то ли все уже привыкли, то ли просто устали – в этом состоянии чувствовали свой комфорт. Тело неизвестного монстра лежало все там же, в средней палате, только освещение было выключено. Нил даже краем глаза глянул туда, убедившись в соблюдении статуса трупа.

– Кто‑нибудь еще выжил? – спросил Алекс хриплым слабым голосом, бегая глазами по сторонам.

– Нет.

Алекс скривил лицо от сожаления, а мучительная пауза продлилась дольше желаемого. Он был потрепан, обезвожен и изможден, но с каждой секундой приходил в себя.

– Тебе очень повезло, – заговорил Нил. – Пара трещин в лучевой кости, оттуда и повязка на правой руке, несколько ушибов, растянутая связка левого голеностопа. Ничего не снимай из бинтов без меня, даже если чесаться будет.

– Я ничего не чувствую.

– Это обезболивающее.

– Алекс, – строго отсек болтовню не по теме Холд, – что случилось на «Шарлотте»?

Бледный образчик сожаления долго не мог подобрать слова, собирая в голове мозаику из образов и вспышек. Замутненность воспоминаний была более чем очевидна, особенно это выражала живость всех мышц потертого лица, старательно усваивающих новое условие пребывания.

– Я помню, что к нам прибыли какие‑то специалисты. У них было свое оборудование, а в документах упоминались лишь общие сведения. А дальше…

Алекс поднял глаза на Холда и вглядывался в его лицо очень тщательно. Сам же Холд вполне ожидаемо терял терпение.

– Что они должны были делать? – вопрос был скорее наивным, нежели ведущим к развитию некоей мысли. – Я помню, как последний раз разговаривал с женой по видеосвязи, потом… потом?

Со стороны было сложно понять, растерян Алекс или пытается что‑то сказать. Ему хотелось сожалеть, но как раз таки это и было главным заблуждением. Потому что дальнейшее не просто удивило и так уже искушенных на события героев, а повергло в шок, сместив с пьедестала обсуждения все предыдущие тайны Холда. Сначала Алекс с трудом встал и медленно осмотрелся, держась одной рукой за прикроватную тумбочку справа от себя. Холд подошел к нему чуть ближе с видимым желанием сделать промежуточный вывод, где выживший должен был взять отдых и попросту восстанавливаться, а то взять с него, оказалось, толком и нечего. И вот в этот момент, совсем без намеков или поводов, Алекс, только что казавшийся чуть ли не растерянным ребенком, еще не осознавшим свое везение, схватил скальпель из ящика стола и нанес Холду несколько быстрых ударов в живот.

Все произошло быстро, во всяком случае, для него: в один момент мир вокруг казался бесконтрольным бардаком, в другой – заслуженное счастье. Переход этот случился так незаметно, словно все раннее было глупой выдумкой, не более чем секундным сбоем. По большому счету, все происходящее сейчас скорее напоминало самый приятный и кажущийся волшебством экстаз. Сначала перед глазами появляется его семья, полная и единственная, такая чудесная и милая, что все остальное – не более чем дешевый кошмар. Лица улыбаются, все живы и полны энергии, а любые, самые надуманные обиды или проблемы попросту теряют актуальность, отсеиваясь быстрее, чем успеваются быть замеченными. Все они – самые близкие люди – вместе, там, где уютный дом наполнен теплом, а понятие времени как‑то странно размывается. Если и существует идеальное воплощение сказки, то выглядело бы оно именно так. Приятные тона, лучшие запахи, воздушное ощущение всех физических проявлений – идеальный эпилог. Если и существует лучший по основным критериям мир перед смертью, то именно таким большинство бы его и представило, а тем, кому не посчастливится пережить подобное, остается лишь сострадать. Даже вынужденная третьими силами придирка окажется пустой затеей, ставшей не более чем потраченным временем.

Но совершенно внезапно, без даже самого скудного предупреждения все изменилось. Только что совершенный мир будто бы и вовсе по щелчку пальцев обернулся изнанкой, погрузив несчастного в страшнейший кошмар. Цвета сменились на нечто мрачное и грязное, воздух приобрел затхлость, а люди перед глазами преобразились в иное, пока еще непонятное пятно. Забытая боль промчалась по всему телу с громким возгласом, бессердечно заявляя о возвращении, после чего еще некоторое время не отпускала объятий, стараясь запомниться на как можно большее время. Все лицо горело, глаза вроде бы и видели картинку, но будто бы боялись признать ее наличие, а слух боролся с невнятными и неопознанными сигналами со стороны. Представьте, что вас вырвали из самого приятного сна прямо в его полную противоположность, где без объяснений и понятных условий остается лишь цепляться за ускользающие образы, как за последний кислород, всецело чувствуя безвозвратную потерю частички себя. Даже секунда там, в сказочном мире, будет стоить любой цены и жертвы, но при строгом соблюдении условия, что та секунда станет последней. Так вот, это случилось так неожиданно, что стоящие перед глазами люди изначально были неопознаны. Было трудно понять, как и что произошло, а любые попытки найти критерии оценки происходящего оборачивались болью с последующим страхом, таким животным и мучительным, что любое действие или мысль могли создать очередную провокацию к беспорядку.