Подросток Савенко - Эдуард Лимонов

В кухне еще жарче, воняет переваренным супом или борщом. Эди хочется что-нибудь проглотить, и он поднимает пару крышек на кастрюлях, но кастрюли или пусты, или не содержат в себе ничего интересного — бурые остатки борща или супа, которые утром помощник повара выльет без сожаления в раковину.

Эди-бэби осматривается в кухне. Здесь денег не может быть, конечно же, но, осмотревшись, замечает, что сразу же у входа в зал столовой есть еще одна дверь. Эди устремляется к двери и, открыв ее, попадает в небольшой, прохладный, несколько даже сыроватый коридорчик, в котором видит еще две двери. На одной из них висит табличка «Заведующий».

Именно кабинет заведующего и нужен Эди-бэби. На его счастье, кабинет оказывается незапертым. Эди щелкает черным выключателем у входа и внедряется в кабинет. Ему сразу становится понятно, что он проиграл, при взгляде на большой серый сейф в углу. Проиграл. Зря, мудак, проделал всю операцию, чтобы задохнуться в бессилии перед стальным ящиком. Такое случается с ним не в первый раз. Совсем недавно он и Костя сверлили, да так и не высверлили замок у сейфа в обувном магазине, где, по их расчетам, должно было быть 150–200 тысяч рублей! Ничего не вышло, пришлось бросить все и сматываться. Костя пытается научиться открывать сейфы, но где научиться и у кого? Все медвежатники, как называют взломщиков сейфов, остались только в романах писателя Шейнина, их давно ликвидировали как класс. Учиться не у кого, а Костя не такой хороший слесарь и механик, чтобы понять самому, как.

Эди со злостью пинает сейф ногой и оглядывается вокруг. Большой, неизвестной породы дерева канцелярский стол стоит в углу, над ним — окно, затянутое решеткой. Больше окон в кабинете нет. Окно выходит во двор, общий с одиннадцатым гастрономом и «Бомбеем», и оно тоже полуподвальное, как и то окно, в которое влез Эди. На окне плотная темная штора, так что бояться нечего, Эди садится в кресло заведующего и начинает выдвигать один за другим ящики стола.

Бумаги, засаленные папки со следами грязных или жирных пальцев — неряшливая столовская бухгалтерия. Эди брезгливо раскрывает каждую папку в расчете обнаружить там пачку сторублевок. Папки отлетают на пол одна за другой. Скоро солидный слой документов уже устилает пол. Эди-бэби злится, и, хотя ему следовало бы уходить, все и так ясно — дневная выручка столовой заперта в сейфе, ему до слез обидно уходить. Сейф он даже и не пытается открыть. Чем? Пальцем?

В углу одного из ящиков, самого нижнего, он обнаруживает початую бутылку коньяка. Вынув пробку, Эди-бэби прикладывается к горлышку — заведующий знает, что пить, коньяк у него не простые три звездочки, которые все равно стоят дороже водки, а КВВК, что означает «Коньяк выдержанный, высшего качества». Эди-бэби считает, что все люди, работающие в торговле, — жулики. Так считает и вся шпана, и все рабочие в поселке, а Эди-бэби разделяет многие из салтовских мнений и заблуждений. Жулики пьют КВВК.

Тут Эди-бэби вдруг приходит в голову смешное, что он тоже жулик, но он тотчас успокаивает себя тем, что грабительство — занятие благородное, открытое, а вот втихаря воровать продукты и обманывать в накладных, как это делают все эти раскормленные заведующие и директора, — гадко. «А жулик ли Саня Красный?» — вдруг задумывается Эди и сам смеется, подумав, что он двойной жулик.

Эди-бэби решает сваливать и, прихватив бутылку, направляется к двери. У двери — вешалка, оленьи рога, на которой висит белый халат, очевидно, принадлежащий заведующему столовой, и синий берет. Под халатом, сорвав его, Эди-бэби обнаруживает черное ратиновое пальто с каракулевым воротником «шалькой». Эди-бэби мгновенно решает, что сможет загнать пальто после праздников на Конном рынке тем же азербайджанцам, и потому напяливает пальто поверх куртки, а бутылку сует в карман.

Дойдя до дверей, ведущих в зал столовой, и уже собираясь их открыть, Эди-бэби вдруг слышит доносящиеся с улицы необычно возбужденные голоса. Не где-то далеко, а совсем рядом, у самых дверей. Эди становится страшно.

Желудок его опять сжимается, и на сей раз, разлаженный коньяком, серьезно. Эди приходится отступить снова в кабинет заведующего. Там он рывком расстегивает штаны и, не в силах вытерпеть вызванных страхом позывов в желудке, приседает на корточки. Струя жидкого дерьма выстреливает из него прямо на разбросанные на полу документы. Руками Эди-бэби поддерживает полы ворованного пальто и некоторое время сидит, не двигаясь, и прислушивается.

Когда он опять, крадучись, пробирается в обеденный зал столовой, голоса уже исчезли. Не дожидаясь развития событий, Эди направляется ко вскрытому им окну и вылазит вначале в сырую яму и потом, не слыша никаких подозрительных звуков вокруг, — на улицу. Как любой другой близорукий мальчик, он больше доверяет своему слуху, чем зрению. На улице он идет, как его учил Костя, не домой, но направляется в сторону своей школы, перемахивает через ограду и некоторое время бродит по темному футбольному полю, наконец, усаживается на кирпичи в самом темном углу и допивает из горлышка коньяк.

Домой Эди-бэби возвращается кружным путем, для верности обогнув автобазу и пройдя по краю русского кладбища. Эди-бэби знает, что вызвать служебную собаку стоит денег и из-за украденных двадцати или, сколько там, тридцати рублей собаку с приставленным к ней специальным милиционером вызывать не станут. Но, следуя Костиной инструкции, он все же целый час старательно бродит, запутывая следы, и когда добирается до своего дома, уже ужасно хочет спать.

С тех пор как Переворачаевы построили себе комнату из веранды, влезать к себе Эди-бэби неудобно очень. Чудом он не раздавил еще ни одного стекла у Переворачаевых, одной ногой и легко, но он все же опирается на их рамы. Только чтобы дотянуться рукой до решетки на своей веранде, но опирается.

После пятнадцати минут соскальзывания и приглушенных чертыханий Эди все же взбирается к себе, запихивает ворованное пальто под раскладушку и укладывается в спальный мешок. Мать, слава богу, его не слышит. Спит спокойно в комнате.

Уже засыпая, Эди-бэби думает, что жулик-заведующий наверняка использует неудачное ограбление для того, чтобы заявить о пропаже им же и растраченных тысяч, и через пару дней вся Салтовка будет шуметь о больших деньгах, взятых в столовой грабителем. Гад!

Совсем голый, Эди-бэби сидит на коленях у голой, огромной и белой сумасшедшей Тоньки, чувствуя задом ее могучие ляжки. Одной рукой Тонька держит Эди-бэби за живот, он чувствует стыдливое жжение в животе, а другая рука Тоньки — кисть руки не белая, а сизая, даже в большие морозы Тонька расхаживает по поселку без перчаток, — другая рука Тоньки медленно движется к члену Эди-бэби. Эди-бэби замирает, предчувствуя, что сейчас произойдет, и член его, набухший и вытянувшийся, подрагивая, стесняясь, но ждет Тонькиной руки.

В тот момент, когда шершавая ладонь сумасшедшей Тоньки обхватила его член и в ответ на прикосновение горячей Тонькиной руки член высоко извергнул из себя кипящую белую жидкость, Эди-бэби просыпается.