Храброе сердце Ирены Сендлер - Джек Майер

После этого инцидента некоторые одноклассники возненавидели Ирену и стали обзывать ее «жидовской рабыней» и «тайной сестрицей Рахелы», другие стали ее избегать. Но и в самые тяжелые моменты она вспоминала своего отца, и в ушах у нее снова звучал его голос:

– Люди бывают только хорошие и плохие. Неважно, богаты они или бедны, какой расы или вероисповедания. Значение имеет только одно: хорошие они или плохие.

Снова в серьезные неприятности Ирена угодила в последний год учебы в школе, уже после того, как ее зачислили на юридический факультет Варшавского университета, куда женщин брали очень редко. И на этот раз сложности возникли с Пикой, который не переставал долдонить своим ученикам о том, что национальные меньшинства, т. е. венгры, цыгане, евреи и украинцы, «пожирают Польшу, как раковая опухоль». В этот год Ирена написала реферат о нацменьшинствах и озаглавила его «Как починить Польшу». В своей работе она заявляла, что в результате нарастающего и сопровождающегося инфляцией политического хаоса и дробления партий на сцену вышли правые националисты, обвиняющие во всех бедах нацменьшинства и сеющие в обществе панику и ксенофобию. Если этот курс не скорректировать, предупреждала она, Польша придет к нестабильности, военному перевороту и самоуничтожению. Ее кумир, маршал Юзеф Пилсудский, лидер революционного социалистического движения, не раз подчеркивал важность этнического разнообразия для Польши. Главным злодеем, с точки зрения Ирены, был Роман Дмовский, вождь националистического движения и Национал-демократической партии, ратовавший за централизованное, унитарное государство, в котором должны доминировать поляки. Он был убежден, что немцев и евреев следует выдворить из страны, а другие нацменьшинства должны ассимилироваться и «либо стать поляками, либо подвергнуться депортации».

В ходе своих исследований Ирена прочитала все, что смогла найти, об антисемитизме в Польше. Она была поражена обилием взаимоисключающих оправданий ненависти к евреям, нередко приводимых одними и теми же партиями или политическими группировками. Диапазон этих доводов простирался от заявлений, что евреи достойны ненависти за то, что говорят на идише, странно одеваются и отличаются от настоящих поляков, до утверждений, что евреев надо ненавидеть за их чрезвычайную похожесть на поляков, т. е. за то, что они хорошо одеваются, грамотно говорят и даже считают себя в первую очередь поляками, а уж потом евреями. Еще нередко говорили, что именно евреи, как банкиры и капиталисты, несут ответственность за постигшие Польшу экономические беды и что именно они, наравне с большевиками и анархистами, угрожают стабильности государства.

Ирена указала, что население Польши на треть состоит из представителей других национальностей и на 10 % из евреев. Антисемитизму, написала она, нет места в Польше, ведь даже сам Пилсудский высоко оценивал героизм и самопожертвование солдат-евреев во время Первой мировой и польско-советской войн. Националисты Дмовского воспользовались переросшим в национализм всплеском национальной гордости, порожденным победой в польско-советской войне. Ирена осудила самое последнее проявление расовой нетерпимости – numerus clauses[43], предлагаемую националистами систему прямого квотирования мест в университетах, имеющую своей целью закрыть двери вузов для представителей нацменьшинств, а особенно для евреев.

В заключительной части Ирена говорила, что «обязательно доживет до тех времен, когда в мире больше не будет ни колоний, ни государственных границ», а потом красноречиво описала свою мечту о мирном мире, которым правят любовь и взаимное уважение людей друг к другу.

Через несколько дней Пика злобно швырнул на стол перед Иреной этот реферат с жирной красной «единицей» на обложке и сказал, что ее вызывают к директору школы.

Директор пан Вышинский приказал Ирене встать по стойке «смирно» перед его столом и не двигаться, пока он не прочитает ее работу. Читая, он делал на полях пометки красным карандашом. Наконец он вернулся к первой странице и зачеркнул поставленную Пикой оценку. Потом он глубоко вздохнул, на несколько мгновений задумался и заменил ее «четверкой с плюсом».

– Ты очень упрямая девчонка, – сказал он, смотря на нее поверх очков с толстыми стеклами, – а мир упрямых девчонок не любит и рано или поздно поймет, что ему проще раздавить тебя, как букашку! Вместе с тем я вижу, что ты пишешь талантливо и убедительно. Но!.. ты отстаиваешь политическую теорию, и теорию, надо сказать, не очень-то популярную. Да, сразу видно, что историю ты изучила хорошо. Но послушай моего совета, юная пани. В Варшавском университете хватает профессоров, разделяющих взгляды пана Пикатовского. Переступи черту, и у тебя опять будут серьезные неприятности.

Совсем скоро так все и вышло.

В начале 1930-х университет Варшавы превратился в арену яростных политических баталий. Вдохновленные Гитлером антисемиты в польском парламенте приняли numerus clausus, ограничивающую количество студентов еврейского происхождения. В газетах и журналах стали появляться отвратительные статьи о евреях, цыганах и любых иностранцах. Поначалу евреев выбрали мишенью для интеллектуальных нападок, но совсем скоро маски были сброшены, и в дело пошли кулаки и дубинки. Некоторые студенты, члены партии «Лагерь Великой Польши»[44], подражая немецким нацистам, напялили на себя коричневые рубашки. Однажды они выбросили девушку-еврейку из окна второго этажа. Руководство университета, однако, на инцидент не прореагировало. В другой раз группа коричневорубашечников в присутствии многочисленных свидетелей протащила двух студенток-евреек за волосы вниз по главной университетской лестнице.

В попытках сохранить хоть какой-то мир, университетское начальство приказало евреям сидеть в лекционных аудиториях на отдельных местах… их прозвали «гетто-скамейками» или «жидовскими скамейками». Студенческие зачетки стали маркировать словами АРИЕЦ и ЕВРЕЙ. Ирена вычеркивала слово АРИЕЦ с титульного листа зачетной книжки. А однажды она, войдя в аудиторию, повернула не направо, а налево, и уселась на первый ряд «жидовских скамеек». Стоящий у кафедры профессор подождал, когда стихнет возмущенный гул, потребовал у Ирены объяснений.

– Сегодня я буду еврейкой, – с вызовом сказала Ирена.

На следующий день ее вызвали к декану. Прежде чем пригласить ее войти, профессор Вечоркевич два часа продержал ее в коридоре, а в кабинете оставил стоять перед своим столом.

Кончив просматривать ее личное дело, он даже не поднял на Ирену взгляда.

– Я вижу, вы девушка умная… но не очень-то благоразумная.

Человек он был высокий и, стоя перед Иреной, смотрел на нее сверху вниз.

– Вы проявили неуважение к закону и опозорили университет, испортив свою зачетную книжку и допустив выходку с «еврейской скамейкой». Посему я на неопределенный срок отстраняю вас от занятий.