Ацтек. Том 2. Поверженные боги - Гэри Дженнингс

Мы увидели, как от обода диска, словно от тортильи, вдруг откусили первый кусочек, а потом тьма стала пожирать весь солнечный лик. Наползала тень, весеннее тепло сменилось холодным дуновением зимы. Над нашей крышей растерянно метались птицы, с соседних дворов доносился собачий вой.

Полумесяц, откушенный от Тонатиу, становился все больше и больше, и в конце концов весь его лик был проглочен, сделавшись темно-коричневым, как лицо туземца из племени чиапа. На миг солнце стало еще темнее, чем облака вокруг него, словно в ткани дня образовалось отверстие, сквозь которое мы заглянули в ночь. Потом на землю пала тьма, и все — небосвод, тучи и сам Тонатиу — скрылось из виду.

В тот страшный миг нас радовали и утешали хорошо заметные с крыши огни храмовых курильниц да розовый отблеск поднимавшегося над вулканом Попокатепетль дымного облака. Птицы затихли, а один красноголовый мухолов, пометавшись между мною и Бью, уселся на куст в нашем саду и спрятал от страха голову под крыло. В эти долгие мгновения, пока день был ночью, мне самому очень хотелось спрятаться куда-нибудь подальше. Из соседних домов доносились пронзительные крики, стоны и молитвы. Но Бью с Ночипой стояли молча, а Звездный Певец и Бирюза лишь тихонько поскуливали. Надеюсь, что мое спокойствие частично передалось и домочадцам.

А потом на небе, медленно расширяясь и становясь все ярче, вновь появился полумесяц света. Дуга глотающего солнце йкуалока нехотя ускользнула прочь, позволив Тонатиу появиться из его мрака. Полумесяц рос, увеличивался, а откушенный край, напротив, уменьшался, пока наконец Тонатиу снова не стал полным диском и не заполнил мир дневным светом. Птица на ветке рядом с нами подняла голову, огляделась вокруг в почти комическом недоумении и улетела. Бью, Ночипа и слуги обратили ко мне свои бледные лица и дрожащие улыбки.

— Вот и все, — весомо произнес я. — Все закончилось.

И мы спустились вниз, чтобы снова заняться своими делами.

Уж не знаю, насколько это справедливо, но многие люди впоследствии утверждали, что Чтимый Глашатай якобы намеренно скрыл от народа правду, заявив, что затмение никоим образом не является дурным знамением, ибо всего несколько дней спустя все побережье озера сотрясло землетрясение. По сравнению с цьюйю, которое мы некогда пережили с Цьяньей, то была простая встряска, и хотя мой дом тоже изрядно дрожал, он выстоял, как и в дни великого наводнения. Но землетрясение это было пустяковым только на взгляд человека, видавшего бедствия пострашнее. Для наших же краев оно могло считаться довольно сильным, и многие постройки в Теночтитлане, Тлакопане, Тескоко и в более мелких поселениях рухнули, да еще и погребли под обломками своих обитателей. Погибло тогда, кажется, около двух тысяч человек, а гнев уцелевших оказался настолько силен, что Мотекусоме поневоле пришлось обратить на это внимание. Но не подумайте, что пострадавшим выплатили возмещение. Ничего подобного, он сделал следующее: собрал народ на Сердце Сего Мира, чтобы полюбоваться публичным удушением предсказавшего затмение звездочета.

Однако на этом знамения, если только это были знамения, не кончились. Хотя кое-что, скажу прямо, вызывало у меня большие сомнения. Например, считается, что в том же самом году Второго Тростника люди углядели больше падающих звезд, чем за все годы, вместе взятые, в которые наши звездочеты вели учет подобных явлений. На протяжении этих восемнадцати месяцев всякий раз, когда падала звезда, новый очевидец являлся с сообщением во дворец или присылал гонца. Сам Мотекусома, очевидно, не осознавал явной ошибочности подобной арифметики, а поскольку из гордости никак не мог допустить, чтобы его снова стали обвинять во введении подданных в заблуждение, стал выступать с публичными заявлениями по поводу столь неслыханного звездопада.

Между тем и для меня, и для многих здравомыслящих людей причина появления столь немыслимого количества гибнущих звезд была очевидна. Со времени затмения все больше народу со все возрастающей тревогой стало наблюдать за небесами, и всякий, увидевший что-то необычное, стремился об этом объявить. Нет ничего сверхъестественного в том, что человек, стоявший ночью на свежем воздухе, устремив взор к небосводу, за время, необходимое, чтобы выкурить покуитль, видел, как две или три хрупкие звездочки, ослабив свою хватку, срывались и падали на землю, оставляя за собой облачко искр. Неразбериха возникла из-за того, что почти каждый из таких наблюдателей спешил доложить об увиденном, а во дворце все эти сообщения очевидцев суммировались, как будто разные люди не могли одновременно лицезреть падение одних и тех же звезд. Получалось, будто каждую ночь имеет место непрекращающийся звездопад, о котором в тот год Второго Тростника говорили так много, что он вошел в историю. Однако будь все подобные россказни правдой, небо к концу этого необыкновенного года стало бы сплошь черным, лишившись всех своих звезд до единой.

Но это бессмысленное коллекционирование упавших звезд, может быть, и не привлекло бы к себе особого внимания, не явись нам в следующем году, году Третьего Ножа, знамение уже совершенно иного рода; на сей раз оно было напрямую связано с самим правителем. Его незамужнюю сестру Папанцин, госпожу Раннюю Пташку угораздило умереть. В ее смерти не было ничего необычного, за исключением молодости умершей, ибо предполагалось, что причиной кончины послужил какой-то весьма распространенный женский недуг. Зловещей эту смерть сделали слухи, которые всего лишь через два или три дня после похорон поползли по городу. Многочисленные жители Теночтитлана утверждали, будто бы видели, как покойная госпожа разгуливает ночами по улицам, заламывая руки и жутко завывая. По словам тех, кто ее встречал — а число таковых умножалось каждую ночь, — госпожа Папанцин покинула свою могилу, чтобы передать брату послание. А состояло оно якобы в том, что из загробного мира ей удалось увидеть надвигающуюся на Теночтитлан с юга могучую вражескую армию.

Я про себя решил, что распространители слухов видели лишь давно всем известный и весьма надоедливый призрак Рыдающей Женщины, которая вечно бродит по ночам, заламывая руки и рыдая, а насчет послания брату уже придумали сами. Но Мотекусома не мог не обращать никакого внимания на слухи, когда дело касалось его близкой родственницы. Покончить с быстро распространяющимися сплетнями можно было лишь одним способом: вскрыть ночью могилу и показать всем, что покойная принцесса лежит в земле, а не разгуливает по городу.

Меня среди совершивших эту ночную прогулку не было, но о том, что тогда случилось, быстро стало известно всему Мешико. Мотекусома отправился к захоронению в сопровождении жрецов, прихватив нескольких придворных в качестве свидетелей. Жрецы вскрыли могилу и извлекли обернутое в роскошные одеяния тело на поверхность, в то время как Мотекусома стоял рядом, нервничая и изнывая от нетерпения. Дабы удостовериться в подлинности осматриваемого тела, жрецы распеленали покойной голову и по еще не слишком искаженным разложением чертам лица установили, что это действительно госпожа Ранняя Пташка и что она мертва. Потом, по слухам, случилось следующее: Мотекусома издал испуганный возглас, и даже видавшие виды жрецы отпрянули, когда веки госпожи медленно поднялись и из пустых глазниц засиял неземной, зелено-белый свет. Послушать, так выходило, что она вперила этот взгляд в брата, и тот, объятый ужасом, обратился к ней с длинной, но бессвязной речью. При этом одни говорили, что он якобы извинялся, что нарушил ее покой, а другие утверждали, что Мотекусома просил сестру простить его за то, что виноват в ее смерти, причиной которой на самом деле было неудачное прерывание беременности.