Сухих соцветий горький аромат - Ирина Зорина

— Я никогда раньше не замечала, что кузнечики стрекочут ночью, — вдруг сказала я.

— Я тоже, — отозвался Марк.

— Иногда полезно поздней ночью, никуда не торопясь, сесть вот так на скамейку, хорошенько присмотреться к миру, в котором вынужден проводить свои дни, и увидеть, что рядом происходит столько необыкновенного, — рассуждала я вслух. — Вокруг кипит жизнь беспокойная, неуёмная, но в повседневной суете её вовсе не замечаешь.

— Ночь моё любимое время суток.

— Почему?

— Мне нравится ночной воздух, он такой обжигающе свежий, настоящий. Днём все будто надевают маски, даже воздух становится каким-то искусственным, а ночью маскарад неожиданно обрывается, лица обнажаются, совсем не стыдясь своей наготы, и всё становится таким, каким должно быть, — Марк вдохнул воздух, задержал дыхание, а затем шумно выдохнул, — даже ощущения становятся острее, пронзительнее.

— Я никогда не думала об этом. Возможно, так и есть.

Мы снова замолчали, погрузившись каждый в свои мысли.

— Жаль, что из-за огней города не видно звёзд, — сказала я, запрокинув голову и безуспешно пытаясь разглядеть небесные светила, — я люблю звёзды.

— Нам всегда хочется того, что в данный момент недоступно.

Я взглянула на Марка, в его глазах горело всё то же чувство — сильное, неистовое. Я быстро отвела взгляд и резко спросила:

— Что ты хочешь этим сказать?

— Ничего, просто пришлось к слову.

— Неправда! Я знаю, о чём ты. Все эти дни ты ведёшь себя так, будто не было той нашей недавней встречи, будто ты не нёс тогда всего этого любовного бреда, — набросилась я на него, — ведя себя так, ты просто хотел не спугнуть меня, надеялся, что я привыкну к тебе, и в моём сердце проснутся прежние чувства. Всё это время ты надеялся, что мы с Сашей расстанемся, и у тебя появится шанс, я в этом уверена. Так радуйся, Саша порвал со мной! Но только не увлекайся, в твои объятья я не брошусь!

Я чувствовала, что несправедлива к нему, но в тот момент боль от зияющей в груди раны разрывала меня на части, где-то там внутри в предсмертной агонии билась любовь, причиняя моему израненному сердцу невыносимые страдания. Мне было необходимо выплеснуть на кого-то свой гнев, злость, отчаяние, и Марк просто был тем, кто оказался рядом.

— Я искренне сожалею, — проговорил он.

— Это ложь! Ты не можешь об этом сожалеть.

— Не думаю, что сейчас я смогу доказать тебе обратное, поэтому не буду даже пытаться.

— Иди к чёрту! Оставь меня одну.

Марк поднялся со скамейки и направился к двери, затем на мгновение остановился, как бы в нерешительности, и, не поворачиваясь, проговорил:

— Ты думаешь, что я ликую, но у меня вовсе нет повода для ликования. Я для тебя не значу ровным счётом ничего, так чему мне радоваться? Иногда ты забываешь, что не только у тебя есть чувства.

Он резко дёрнул ручку двери и скрылся в темноте. Я осталась одна. В траве оглушительно стрекотали кузнечики. Голова раскалывалась. Я согнулась, обхватила её руками и долго сидела в таком положении. Боль растекалась внутри меня громадным чернильным пятном, и, как я ни пыталась, её ничем нельзя было вывести. Боль, как чернила, выводится лишь временем. Вначале она кажется непомерно большой, броской, слишком заметной. Представляется, что каждый, даже случайный прохожий не может не заметить её в глазах, походке, скорбных складках возле губ. Она кричит о своём существовании, о своём праве на занятое пространство, яростно бросается в глаза, как бесформенное пятно на светлом сарафане. Но время делает боль блеклой, еле различимой, оно истончает её до тех пор, пока она ни перестанет существовать, пока не останется лишь призрачного воспоминания о чём-то далёком, навсегда исчезнувшем.

Когда я вошла в квартиру, Марк спал в кресле, склонившись над своими книгами и конспектами. Я тихо подошла к нему и тронула за плечо.

— Марк, ложись в постель, уже поздно.

Он вздрогнул и открыл глаза:

— Я не спал, просто думал.

— Прости, я наговорила лишнего. Очень злюсь, но не на тебя, мои слова были несправедливы.

— Ты сказала то, о чём давно думала. В моменты душевных волнений мы склонны говорить и делать то, на что не решились бы даже минутой ранее.

— В моменты душевных волнений мы склонны многое преувеличивать и драматизировать.

— Не будем снова спорить, я и так всё понял.

— Что ты понял, Марк? — вновь начала горячиться я. — Что я не благодарна людям, которые что-то для меня делают? Что мне плевать на их чувства? Это ты понял? — с отчаянием в голосе вопрошала я. — Хотя, наверное, так и есть. Может поэтому Саша меня бросил, из-за того, что я неблагодарная скотина, которой всё безразлично?

Марк встревоженно посмотрел на меня.

— Аня, тебе нужно отдохнуть. У тебя был слишком тяжелый день.

— К чёрту твою заботу, меня уже тошнит от неё! Меня тошнит от твоей безупречности, правильности! К чёрту тебя! Ты мне противен, я тебя ненавижу!

Марк порывисто встал и грубо схватил меня за руку.

— Ненавидишь меня? — сдавленным полушёпотом прохрипел он, в его глазах блеснуло пламя.

— Ненавижу! — выкрикнула я.

Он сжал мою руку, по телу прошёл ток. Его глаза горели, дыхание стало шумным, прерывистым. Марк приблизился ко мне, его руки скользнули по моему телу, он запустил пальцы в мои волосы и запрокинул голову. Его губы приблизились к моим. Сердце безудержно пульсировало в груди, моё тело трепетало в его жилистых, сильных руках. Глаза закрылись, я подалась вперёд, и наши губы почти соприкоснулись.

— Ты любишь меня, — сладострастно прошептал он, — до сих пор любишь меня, но боишься признаться в этом даже себе самой.

Я резко отстранилась от него. Мы стояли друг напротив друга, не произнося ни слова. Я чувствовала смущение, растерянность, будто сделала что-то неправильное, поддалась чему-то мощному, но запретному.

— Спокойной ночи, — сказал Марк и вышел из комнаты.

До утра я не могла заснуть. Удушающее чувство, охватившее меня, будоражило воображение, спонтанно накрывая волнами возбуждения и трепета. Я чувствовала себя виноватой перед Сашей и одновременно винила в случившемся его самого. Мне казалось, если бы он не бросил меня так внезапно, по непонятным мне причинам, подобного не случилось бы. Но хоть он и поступил со мной жестоко, бессердечно, мой поступок был непростителен, ведь я всё ещё надеялась, что наша размолвка временна и совсем скоро мы вновь будем вместе.

С первыми лучами солнца я вскочила с постели и начала собирать вещи. В квартиру, которую я собиралась арендовать, я могла переехать лишь через пару дней, владелец говорил о каких-то формальностях, которые необходимо уладить. Но теперь, осознав, что не могу больше оставаться у Марка, я решила поговорить с хозяином и обсудить вопрос о скорейшем заселении, если это окажется невозможным, поехать в гостиницу.