Кто готовил Адаму Смиту? Женщины и мировая экономика - Катрин Марсал

Экономические теории размещают нас вне наших тел. Ты можешь сдать тело в аренду или продать его, как любое другое помещение. Изменить его, вложить в него средства и в конечном итоге дать ему умереть. Ты владелец, твоё тело – капитал, это ваши отношения.

Мы проявляем человечность вопреки телу, а не посредством его. Напоминание о теле – это напоминание о беспомощности и полной зависимости, что тоже часть понятия «быть человеком». Тело рождается из другого тела, и сморщенный новорождённый целиком зависит от окружения. Без любви он умрёт. Он ждёт, ему всё нужно. Болезнь может снова сделать нас полностью зависимыми. Болезнь, старость и смерть.

А в мире человека экономического смерть – это деловое решение. Закрываться или нет? Польза от того, что я жив, оправдывает ли эту боль? Ни о чём другом думать не надо. В смерти смысла нет. В жизни тоже. Смысл был только в том, чтобы создать мир, лишённый смысла.

Когда мы превращаем тело в человеческий капитал, исчезают и всевозможные политические последствия: руки, на которые поднимают, ноги, которые ходят, пальцы, которыми указывают, рты, которые должны быть накормлены. Экономика по сути своей построена на теле. Если бы к телу как отправной точке экономики относились серьёзно, это обязательно возымело бы результаты. Общество, основанное на удовлетворении потребностей человеческого тела, которые одинаковы для всех, принципиально отличалось бы от того общества, в котором мы живём сегодня. Голод, холод, болезни, недостаточный уход, недоедание – так назывались бы центральные экономические проблемы. А не так, как сегодня: неблагоприятные побочные эффекты единственно возможной системы.

Наши экономические теории отказываются признавать реальность тела и бегут от этого при первой возможности. Они не видят, что люди рождаются маленькими, умирают немощными, а если кожу царапать острым предметом, то обязательно пойдёт кровь, независимо от того, кто ты, где родился, сколько зарабатываешь и где живёшь. С тела начинается то общее, что есть у всех нас. Мы дрожим, когда мёрзнем, потеем, когда бежим, кричим, когда рождаемся на свет, и кричим, когда рожаем детей. Тело даёт нам возможность быть вместе с другим человеком. А человек экономический его отвергает. Притворяется, что его нет. Мы смотрим на тело, как на чужеродный капитал. И мы одиноки.

Человек экономический бежит не только от тела и чувств, он бежит и от привязанностей. Что, разумеется, взаимообусловлено. Привязанность часто проявляется телесно. Но человеку экономическому это не нужно: его не интересует ничего, кроме собственности. Если мы такие, как он, нам не надо чувствовать себя покинутыми, нам не надо ни о чём просить. У нас не бывает ощущения, что мы чего-то недостойны, нам не надо думать о последствиях: расплачиваться за то, что мы взяли, мы не собираемся. Ничего такого в мире человека экономического не существует. Без потерь – вот единственная концепция свободы, которую он может представить. Он придумал её сам.

Человек экономический – это бегство от неуверенности. Всё просчитывается, всё прогнозируемо. Объём шара определяется разделением его на более мелкие прямоугольники. Прямо как в жизни. Движение народных масс и силы, которые ими управляют, – всё движется по абстрактным законам. Человек экономический – это бегство от слабости. Мы хозяева вселенной, которая прислушивается к малейшим нашим намёкам. Экономические теории считают это нашей главной задачей. Рынок всегда поступает так, как ты хочешь, бьёт того, кто этого заслуживает, и ползёт за тем, кто этого достоин.

Фабулы о человеке экономическом несут в себе идею того, что человек есть всезнающий рациональный субъект, хозяин своей жизни, хозяин мира. И, проникая в национальную экономику, ты тут же переодеваешься в эти одежды. Всё остальное с нас слетает – пол, прошлое, история, тело и связи. Человек экономический – это бегство от непохожести. Мы не только приобретаем единый пол, мы попросту становимся одним и тем же человеком. И теперь нас очень легко пересчитать.

Человек экономический – это не фигура из картона, не карикатура. И он совсем не прост. Он – симптом тех составляющих реальности, которые намерен искоренить: тела, чувств, зависимости, неуверенности и слабости. Именно это тысячелетиями относилось к женщинам. А он говорит, что всего этого не существует. Потому что ему с этим не справиться. Он бежит, мучается, а мы узнаём себя в головокружительной глубине его страхов. Потому что нас соблазнили.

Экономические теории становятся местом, где можно спрятаться. Местом, где общество рассказывает истории о самом себе. О том, что нам требуется. И о том, где нам надо просто подпеть. Единственный пол. Единственная альтернатива. И единственный мир.

В которой мы понимаем, что у главной фабулы нашего времени пол всего один

Поэт Мюриель Ракейсер сочинила продолжение греческого мифа о царе Эдипе. О том самом, кому предсказали, что он случайно убьёт собственного отца и женится на собственной матери, и том самом, который правильно ответил Сфинксу.

Прошло много лет с тех пор, как Эдип убил отца, женился на матери и от стыда лишил себя зрения, и вот он снова встречается со Сфинксом, чью загадку ему когда-то посчастливилось решить.

– Ты дал тогда неверный ответ, – говорит Сфинкс. – Поэтому сейчас всё так, как есть.

– Как так? – удивляется старый и слепой Эдип. – Я же правильно ответил, я первым догадался, в этом-то вся суть нашей истории.

– Нет, – отвечает Сфинкс. – Когда я спросил тебя, какое животное ходит утром на четырёх ногам, днём на двух, вечером на трёх, ты сказал, что человек. Ты объяснил, что на заре жизни человек ходит на четырёх ногах, на двух, когда становится взрослым, а на трёх, с палкой, когда в его жизни приближается ночь. Но о женщинах ты ничего не сказал.

– Нет, – протестует Эдип. – Когда мы говорим «люди», мы имеем в виду и женщин. Это все знают.

– Тебе так кажется, – отвечает Сфинкс.

* * *

Западная культура пронизана парами противоположностей: тело – душа, разум – чувство, культура – природа, объективный – субъективный, универсальный – специфический. По сути всё это – мужской или женский. И все аспекты, которые по определению не относятся к человеку экономическому, мы традиционно ассоциируем с женщинами – тело, чувства, привязанность и слабость.

В одном человеке нам удалось собрать черты, которые столетиями назывались мужскими. Экономисты утверждают, что это случайность, человек экономический выглядит так по нечаянности. Кроме того, мы можем добавить в модель и женщин, если захотим. Всех людей можно по сути сократить до абстрактного, рационального, экономического сознания, независимо от пола, расы, культуры, возраста, социального положения. Что это, если не равноправие?

На самом деле человек экономический эффективно исключает женщин. Мы исторически наделяли женщину определёнными трудовыми обязанностями, утверждая, что она должна их выполнять, потому что она женщина. Затем мы создали экономическую теорию, утверждающую, что эти трудовые обязанности не имеют никакого экономического значения. Мы сказали женщине: для того, чтобы в обществе мужчины всё работало, она обязана воплощать в себе определённые движущие силы – заботу, уход за другими, эмпатию и альтруизм. Потом мы придумали экономическую теорию, которая утверждает, что эти движущие силы экономически совершенно бессмысленны. И при том заметили, что экономика – единственное, что вообще что-то значит. Экономическую логику мы вознесли до верховной общественной логики, но те движущие силы, которые были закодированы как женские, разумеется, сохранились – иначе целое развалилось бы.