Мой худший друг - Мария Высоцкая

Внутри разрастается очередной очаг поражения. Моего поражения перед ней, а дальше массовая гибель. Клетка за клеткой.

– Что ты делаешь? – Арина настороженно запрокидывает голову. Облизывает губы.

Лучше бы ты так не делала. Ставлю себе заметку в этот раз не наглеть. Хотя это едва ли возможно. Скорее, просто нереально.

– Лишаю тебя возможности умереть от страха.

Перевожу тему и взгляд. Отлипаю от розовых губ. К черту. Иначе точно все пройдет по нашему «излюбленному» и накатанному сценарию. Она убегает, я догоняю.

– Мне не страшно.

– И именно поэтому ты на мне там чуть ли не повисла.

– Я… Отстань.

Будь здесь чуть больше света, уверен, что увидел бы ее краснеющие щеки.

Снова триггерит.

Я помню. Я знаю, что она мне отвечала. Каждым вздохом. Каждым движением.

На плечах будто до сих пор остались следы ее прикосновений.

– Выключись. Тут никто нас не видит.

Рассекаю расстояние в полшага. Теперь мы практически впритык. Между нами только воздух, просачивающийся через соприкасающуюся одежду.

– И никто не узнает.

– О чем? – шепотом.

Она спрашивает. Обдает мою шею теплым дыханием. Кожа в этом месте покрывается мурашками, они медленно перекидываются на плечи.

– Ни о чем.

– Ты не отстанешь, да?

Отрицательно качаю головой. Теперь уже точно не отстану.

– Ты мне отвечала, – понижаю голос, будто это что-то меняет.

– У меня было помутнение рассудка.

– Не верю.

– Не верь…

В дверь резко что-то ударяется. Она вздрагивает. Цепляется за мою футболку и прячет в ней лицо. Буквально пару секунд, и звук по ту сторону стихает.

Снова тишина.

Арина отступает.

– Нас, наверное, потеряли.

– Мы здесь пятнадцать минут. Еще минимум час, пока они все ключи соберут.

– Терпеть тебя целый час? Я точно двинусь рассудком.

– Ты уже…

Улыбаюсь, за что получаю удар в плечо и смешок, который срывается с ее губ.

– Хамло ты, Тимоша.

– Замри.

Обхватываю ее щеку ладонью. Она мгновенно оторопевает. Не шевелится.

Склоняюсь ближе. Вижу, что уже закрыла глаза. Даже губы разомкнула совсем чуть-чуть и голову запрокинула.

Помутнение рассудка, значит? Врать нехорошо, Арина…

– Говорю же, что не верю, – припоминаю, почти касаясь ее губами.

– Здесь просто темно и никто не видит, – бормочет с легкой улыбкой, не открывая глаза.

– Те, кто видят, что-то меняют?

Кивает.

– Мне на них плевать.

– Твоя самоуверенность просто зашкаливает, – открывает глаза.

– Вижу цель, не вижу препятствий.

– И какая она… Твоя цель?

– Ты.

– Печально.

– Почему?

– Печально убеждаться, что ты воспринимаешь меня как очередную цель.

– Такого я не говорил.

– Это дополнение по умолчанию.

– Громова, – тяну ее на себя, – ты полная дура, если ничего не понимаешь.

Выдыхаю с накрученным внутри раздражением и, ощутив прикосновение, смотрю вниз.

Арина водит большим пальцем по тыльной стороне моей ладони.

– Может, тогда объяснишь? Раз уж мы здесь одни…

Ариша

Скольжу пальцем по его руке будто в попытке за что-то оправдаться или же доказать самой себе, что мне нравятся эти ощущения. Те чувства, что закручиваются в сердце от этих робких, но таких горячих прикосновений.

Теперь отпираться и говорить, что поцелуй был лишь помутнением рассудка – глупо. Но я все равно это делаю. Убеждаю и себя, и его.

Зачем? Зачем снова его касаюсь? Слушаю сбитое дыхание. И свое, и его. Мы оба часто дышим. Стоим слишком близко, чтобы этого не заметить. Наблюдаю за тем, как рельеф груди под его футболкой вздымается и резко опускается. Рывками. Будто ему и правда не хватает воздуха.

Он зол или же раздражен…

Провожу большим пальцем по тыльной стороне мужской ладони. Снова. Медленно.

Когда мне стало необходимо к нему прикасаться? Когда?

Тим перехватывает мою руку. Сжимает дрожащие от его резких движений пальцы в кулак и тянет к своей груди. Прямо под сердце. Сдавливает еще сильнее. Это невозможно, но мне кажется, я слышу эти тяжелые удары и шум крови, бегущей по его артериям.

– Ты мне нравишься.

Слова, сорвавшиеся с его губ, нельзя вернуть. Нельзя вытравить. Они проникают глубоко под кожу.

Выстрел. Да, его слова звучат как выстрел. Прямо в лоб. Прямое попадание.

Нужно время, чтобы прийти в себя. Осознать. Секундная стрелка биологических часов замирает. Прилипает к воображаемому циферблату в страхе двинуться с места. Минуты превращаются в часы, а дни – в годы.

Я все еще не могу пошевелиться. Стою и смотрю на Азарина как полная оторопелая дура. Ни звука, ни взгляда. В зрачках стекло. Я даже вижу его мутно.

Главное – дышать. Вдох – выдох. Вот так. Медленно, это же совсем не страшно.

– Ты меня ненавидел… – сама не понимаю, как шевелю губами.

– Нет.

Тим понижает голос. Моя рука все еще в ловушке его длинных пальцев. Прижата к самому сердцу. В висках грохочет.

– Да! – говорю тверже. Хочу звучать убедительней, насколько бы глупо это сейчас ни выглядело.

– Ты реагировала только на агрессию и шутки, – делает паузу, пытается посмотреть мне в глаза. Но, не получив желаемого, продолжает: – Прости, что в четырнадцать у меня не хватало ума выразиться адекватно.

Будто специально игнорирую вторую часть его слов. Хватаюсь за самое начало, за то, что для меня более понятно. То, что я испытывала на себе из года в год. Его шутки…

– Шутки? Я с такими шутками была недалека от психлечебницы.

– Извини…

Тело снова бросает в жар, а разум и так уже давным-давно подпалился.

– Если допустить, что я тебе сейчас верю…

Намеренно формулирую абстрактно.

– Допустить?

– Угу. Если я тебе верю… то что… что ты хочешь?

Пульс снова приближается к скорости света. Запрокидываю голову. Делаю то, чего на самом деле так боюсь, – столкнуться с ним взглядами.