О тревогах не предупреждают - Леонид Петрович Головнёв

— Лечились. Только мне от этого ни холодно, ни жарко. Я в интернате воспитывался. Часто по субботам и воскресеньям оставался один на все огромное здание. Бывало, проснусь среди ночи — одиноко, жутко. Поплачу от тоски и обиды, потом начинаю мечтать, фантазировать. Что только не приходило в голову! А утром проснусь — все по-прежнему…

— А где сейчас ваши родители?

— Отца за драку осудили. Потом за что-то еще добавили. После он на Север подался. Там и по сей день. А мама… У мамы другой муж, — Ниязматов хмыкнул. — Музыкант. В ресторане играет. Только мне это все равно. У меня своя жизнь… После ПТУ — завод. Общежитие. Сейчас вот — армия. И тоже все идет через пень-колоду…

— Это точно, — непроизвольно вырвалось у офицера. Спохватившись, он уточнил: — Понимаете, Фарид, ваши действия порой непредсказуемы. Иногда вы ставите и меня, и весь взвод в тупик.

— Как это? — искренне удивился солдат.

— А вот так. Вспомните ваш «культпоход» в кино, будучи дневальным. Весь взвод тогда искал вас. Вместо того, чтобы отдыхать, люди носились по городку, спрашивали, беспокоились, где же Ниязматов? А вы наплевали на коллектив, на требования устава. Смотрите, какой букет нарушений… Что, вас за это по головке гладить?

Нахмурив брови, водитель молчал, сосредоточенно вглядывался в дорогу.

— Или случай с купанием. У меня до сих пор в голове не укладывается, как вы могли, будучи в наряде по парку, уйти на озеро позагорать, поплавать. Еще вечные пререкания с сержантами… Товарищи вас несколько раз уличали в неискренности. У вас, Фарид, шесть взысканий. У одного. Весь оставшийся личный состав взвода имеет пять.

— Я же говорю, что все идет через пень-колоду, — не отрывая взгляда от дороги, ответил Ниязматов.

— Так кто виноват в этом? — спросил Ильинов.

— Вы думаете, что я этого хочу? — вопросом на вопрос ответил солдат.

— Значит, вы признаете, что сами себе усложняете жизнь? — настаивал на ответе командир взвода.

— Виной всему мой нелюдимый характер, — Ниязматов покрутил головой, кашлянул в кулак. — Люблю побыть наедине с собой, помечтать… А за мной, как за шпионом… Порой аж зло берет. На днях ушел я с самого начала кинофильма. Этот фильм уже два раза видел. Думаю, похожу у озера, помечтаю. Глядь, а за мной ефрейтор Немцев бежит, секретарь комсомольского бюро роты. Догоняет и спрашивает: «Куда это ты, Фарид, лыжи навострил?» «А тебе какое дело», — отвечаю, еле сдерживаясь. «Пойдем обратно в клуб. Негоже от коллектива отрываться», — настаивает он. «Сам не отрывайся», — огрызнулся я. «Я-то не оторвусь, — отвечает. — А вот ты…» И здесь меня прорвало. Нагрубил, обидел его. А когда злость утихла, пошел искать Немцева. Захожу в казарму, смотрю на стене «колючка» висит. Солдаты читают и ржут от души. Оказывается, обо мне сочинили. Кровь ударила в голову. Вы же знаете — гнев плохой советчик. Сдернул со стены эту «колючку» и убежал на озеро.

— Да, Фарид, тяжело вам служится. Но будет еще труднее, если… — Ильинов сделал паузу, — если друга не найдете.

— Какого друга?! — не понял Ниязматов.

— Друга. Близкого товарища, с которым можно посоветоваться, которому можно в трудную минуту излить свою душу. — Ильинов помолчал, наблюдая за выражением лица солдата, потом спросил: — Скажите, у вас есть друзья?

Ниязматов ответил не сразу. Ильинов видел, как ходили желваки на его скулах. Как бы размышляя, водитель сказал:

— И да, и нет. Вроде бы мы с Курмаковым ближе всего. Но его одни проблемы волнуют, меня — другие. Он любит коллектив, шум, веселье, хочет быть заметным. А меня устраивает одиночество, тишина, спокойствие. От шумных компаний я быстро устаю, и в сердце закрадываются беспокойство, тревога… Так что разные мы.

— Спасибо, Фарид, за откровенность. А теперь вы поймите и меня. Во взводе вас два десятка. И каждый со своим характером. Так вот представьте, если каждый из вас будет активно проявлять характер — один буйные компании искать, другой — уединяться, третий — личные интересы ставить выше общественных… Разве получится у нас дружный, сплоченный коллектив?

— Понимаю я, товарищ старший лейтенант. Все понимаю. Хочется только, чтобы и меня понимали… — Ниязматов, почувствовав новый натиск ветра, переключил передачу, сбавил скорость движения. — Вы думаете, почему такой веселый Курмаков? Он понял, что его заметили, оценили и оказали доверие. Если бы вы видели, как он радовался, узнав, что связь в горах будет обеспечивать он! Вот увидите, Валерий в доску разобьется, а задачу выполнит.

— Ну что ж, посмотрим, — Ильинов приподнял руку, как бы призывая водителя к вниманию и осторожности. — Метров через пятьсот будет левый поворот. Сбавьте еще скорость.

— Понял! — с готовностью ответил Ниязматов.

После поворота началась грунтовая дорога. Она шла в горы. На одном из поворотов автомобиль заметно занесло. Водитель, побледнев, сказал:

— Сцепление колес с грунтом слабое. Откуда-то глина взялась… И ветер, сдается, крепчает… Боюсь, на «Верблюжьем горбу» застрянем.

— Может, не будем рисковать, высадим сержанта Темченко и рядового Курмакова здесь? — решил посоветоваться с подчиненным Ильинов.

— Тогда они не успеют, — покачал головой Ниязматов. — По дороге еще добрых пять километров. Да там, по горной тропе, три…

— Верно. Далековато, елки-моталки. Да и погода — хуже не надо. — Ильинов зябко потер ладони рук, решил: — Давайте рискнем. Не спеша. Осторожно.

— Есть, осторожно! — повеселевшим голосом ответил Ниязматов.

Весь оставшийся путь ни офицер, ни солдат не проронили ни слова. Ниязматов напряженно всматривался в скользкую горную дорогу, маневрировал машиной… А Ильинов, наблюдая за медленно ползущей навстречу грунтовкой, время от времени посматривал на водителя и старался осмыслить все сказанное им. Командиру взвода казалось, что он нащупал верный подход к сердцу подчиненного. Надо лишь спокойно все проанализировать. К очередной субботе, когда будет рассматриваться и обсуждаться этот «подранок», Ильинов должен иметь ясное представление, что и как…

— Товарищ старший лейтенант, «Верблюжий горб», — нарушил молчание Ниязматов и остановил машину.

Ильинов открыл дверцу кабины, стал на подножку, осмотрелся. Действительно, этому месту другое название трудно подобрать. Две горы стоят друг против друга, а между ними течет река, через которую переброшен деревянный мост. Самый трудный участок дороги.

Командир взвода постучал по кузову. Из первого окна высунулся сержант Темченко, спросил:

— Какие будут приказания?

— Выходите! С собой забирайте радиостанцию. Когда мы на машине взберемся на противоположную гору, подбросим вас ближе к «Зубу дракона». Здесь осталось чуть больше двух с половиной километров. А сейчас вы пешочком… Ясно?

— Чего уж яснее, — ответил сержант и скрылся за окном.

Через пару минут он и Курмаков, накрывшись плащ-палатками, пошли вниз по обочине дороги. Командир взвода тронул Фарида за руку:

— Будь внимателен! Вперед!

Ниязматов крепче ухватился за