Файф-о-клок - Иржи Грошек

– Сплю я чутко, – предупредила она. – Поэтому не вздумайте присоседиться… Убью сразу!

Я поспешил заверить, что мне больше по душе дьявол, чем его прислужники. Во всяком случае, не так обидно терпеть неслыханные притеснения…

* * *

До этих слов продиктовал N. N. свой «Файф». Смерть писателя, наступившая 23 марта 2005 года от руки редактора, заставила N. N. умолкнуть навсегда…

1. «Правда и ложь как синонимы трагического и комического»

Ощущение после Вашей прозы: грандиозная выдуманная правда. Это такая же реальность, как смерть: она будет точно, но никто до конца в нее не верит. Как Вы ощущаете ложь? Что такое творческая ложь и возможно ли без нее творчество?

Как говорила одна моя знакомая, женщина по происхождению, «правду надо говорить всегда! Только – не всю…». На самом же деле «творческая ложь» и «творческая правда» – одно и то же. Например, образ Валерии составляют реальные женщины – сколько и в каких «пропорциях», об этом знаю только я. Носик – оттуда, ушки – отсюда, хвостик – из античности. Но это отнюдь не собирательный образ из моих жен и подружек. Просто, как «доктор Франкенштайн», – я сотворил себе приятельницу. Да, возможно, получился монстр, но – в реальной жизни она была еще хуже! (Курсив Иржи Грошека.)

И вообще, всякую мистификацию составляют вполне реальные вещи. Все дело именно в пропорциях. Как я ощущаю ложь? Я в нее верю – от рассвета до обеда. После чего иду пить пиво в ближайший бар и наблюдаю скучную правду. Что в добрую кружку помещается всего лишь пол-литра. Что люди в баре спорят ни о чем, поскольку завтра они вернутся обратно и будут спорить о том же самом. И вот я сижу там и, глядя на них, думаю, что в действительности подлинной правды нет. Поскольку все вышесказанное – я вам наврал. А насколько творчески и в каких пропорциях – судить не мне…

«Бани, вино и любовь!» – где реальность любви расстается с реальностью плоти? Где и то и другое становится подлинностью? О героях «Легкого завтрака» можно сказать: «Смерть танцует их» (перефразировка Г. Самойлова). Дает ли смерть ответ на вопрос о подлинности любви? (Ха, забавная формулировка, особенно если учесть, что Вы еще пребываете на этом свете. Но как творческий мистификатор Вы можете дать ответ.)

Да что же вы все – о смерти да о смерти? Разве это самая «реальная реальность»? От того, что умерла моя бабушка, я не стал ее меньше любить… Смерти – тоже нет. Я знаю об Агриппине, я помню о Нероне, я не забуду своего преподавателя – значит, все они живы и даже общаются между собой. Бабушка моя на что-то пеняет Нерону, Агриппина спорит с моей женой, я беседую с дядюшкой Клавдием – это, надеюсь, не шизофрения, а мой микрокосмос. Полагаю, что обо мне тоже не забудут. Ведь и самые незначительные люди хранятся в памяти человечества. Все – от первого до последнего. «Бани, вино и любовь ускоряют смертную участь» – вот, и я помню о шутнике, который начертал эту фразу на столовой ложке. Кстати, была на той же самой ложке и вторая надпись: «Принося жертву – побереги грыжу!» Эта надпись мне кажется смешнее, если уж мы заговорили о смерти… И тут мы опять возвращаемся к соразмерности. Правда и ложь как синонимы трагического и комического. Или – в другой последовательности?

2. «Писатели предназначены для бережной реанимации истин»

В «Легком завтраке» мне привиделась сцена встречи «Изольды» с «Сатириконом», за которыми подглядывает «Молот ведьм». И на самом-то деле «Завтрак» – это декларация против «Молота ведьм» как учебника цензоров (Вы понимаете, что все книги упоминаются здесь в качестве символов). Именно против цензоров, а не общественной цензуры в лице читателей. На образ Нерона навешано столько ярлыков, что хотелось растрясти этот образ, как осеннюю осину. Я не историк, никогда не стремился к этому и никогда им не буду. Поэтому у меня другие задачи и другие методы их осуществления. А любовные сцены в «Легком завтраке» – это тест на лицемерие.

Более всего меня раздражают банальности и мнимые аксиомы. А банальность – это зверски избитая истина. Иногда мне хочется кричать: «Позовите полицию! На моих глазах чуть не убили истину! Покараульте этих подонков, покуда я отвезу ее в реанимацию!» Я скромно оцениваю свои способности, но писатели и предназначены для бережной реанимации истин. До первозданного вида. Истин, которых, быть может, и нет. Но даже подвергая аксиомы сомнению, я только этим и занимаюсь. Софисты, доказывая, что дважды два – пять, тоже подтверждают, что два плюс два – четыре.

Не странно ли объяснять читателю смысл произведения и сколько независимых трактовок оного Вы допускаете?

Я допускаю арифметическую прогрессию трактовок. Смысл любого произведения в неком интеллектуальном, художественном коде. В кино, в литературе, в живописи – интеллектуальный код один. Могут быть разные по мастерству шифровальщики и, естественно, дешифровальщики. Человек, не владеющий этими навыками, воспринимает любые художественные произведения как простые слова – книга, кино, полотно… Другое дело, что для такого читателя существует множество книг и безо всякого интеллектуального кода. Другое дело, что у иного писателя никакого интеллектуального кода и нет. И никакие объяснения тут не помогут.

Как постсоциалистический писатель чувствуете ли Вы, когда пишете, опасность приблизиться к совковой литературе (и слиться с ней)? В чем секрет преодоления?

Что есть «совковая литература»? Это когда читатель наводит порядок на своих книжных полках и все «подпорченные» произведения выметает, то есть – на совок и в мусорную корзину? Как автор я, естественно, боюсь «слиться» с подобной литературой. Ибо можно нарожать таких уродов, что несчастные «спартанские» читатели замучаются сбрасывать их со скалы. Как читатель – я хитрее… У нас с женой раздельное хозяйство: у нее свои книжные стеллажи, у меня – свои. Раз в месяц, после рейда по книжным магазинам, мы всей семьей играем в «трибунал». То есть составляем «тройку» – я, жена и Магвай, – чтобы устроить судилище. Так вот что я вам скажу: это самый неправедный суд на свете. Магвай книг не читает, поскольку он персидский кот; я читаю мало, потому что – нахал; жена дочитывает все за нас – в лучшем случае до половины. Но все мы имеем определенное суждение о современной литературе. Магвай считает, что это пустая трата денег; я считаю, что я нахал; а жене запрещено восхвалять какого-нибудь автора в присутствии Иржи Грошека. После судилища я внимательно осматриваю свои книжные стеллажи и аккуратно переставляю «неприятные» мне книги на полки жены. После чего жена осматривает свои книжные стеллажи и аккуратно переставляет книги, которые не будет дочитывать, – дальше. После чего мы начинаем аккуратно их раздаривать. Потому что некоторых авторов просто никто не хочет у нас брать. Поэтому мы настоятельно рекомендуем для прочтения все не понравившиеся нам книги. Можете себе представить, что думают люди о наших литературных предпочтениях?! Зато в нашей библиотеке нет неприятных нам книг! Это и есть ответ на вторую часть Вашего вопроса – «в чем секрет преодоления совковой литературы». Вначале я редактирую то, что написал вчера, затем – передаю жене, а она запихивает эти листочки в домик Магвая. Поэтому самое отрицательное отношение к современной литературе именно у Магвая – она мешает ему жить. А жена аккуратно рекомендует всем почитать Иржи Грошека…