Невеста Короля Воронов - Константин Фрес

Она не просто любила Короля — она боготворила его и потому прощала ему все, не прекращая восхищаться им. Захотел Бьянку? Но ведь ее все хотят. И как можно отказать Королю, если он что-то хочет? Он непременно должен получить желаемое!

Женится на другой?

Ну, разумеется, он должен жениться, чтоб спасти себя!

У Лукреции не возникало даже тени ревности, когда она видела, как Король целует Бьянку. Бьянка да, ревновала. Она дула губы, топала ножкой и едва не плакала, если узнавала, что ночью Король был у ее сестры и спал с нею — о, об этом знал абсолютно весь замок, потому что Лукреция так вопила, что казалось, будто за нее взялись Королевские мучители.

А Лукреция в объятьях Короля просто захлебывалась слезами счастья и не могла внятно вымолвить и слова от объявшего ее экстаза, потому что ее божество касалось ее. И если б он просто сидел с нею рядом и держал ее за руку, реакция Лукреции была бы точно такая же.

Она была одержима Королем.

Он был ее первым и единственным мужчиной — и, вероятно, единственным вообще, кто доставил ей какое-то приятное чувство. Обучаясь на лекаря, Лукреция была привычна к муштре и побоям, розга учителей не раз оставляла кровавые полосы на ее ладонях, и что такое подчинение девушка знала не понаслышке.

Но оказавшись обнаженной перед Королем в первый раз, она почувствовала себя абсолютно беззащитной и беспомощной, настолько слабой и уязвимой, что, казалось, любое дуновение ветерка убьет ее.

Но это был Король; отказать ему было невозможно, и девушка покорно сняла с себя одежду под его взглядом, что тогда для нее было равно восхождению на плаху и добровольному самосожжению. Люди без кожи чувствуют себя уверенней и лучше, чем Лукреция ощущала себя тогда, обнаженной, перед Королем.

Она готова была к любому повороту событий. Она готова была к унижению и к чудовищной боли, потому что именно это проделывали с нею люди, имеющие над нею власть. Строгие родители и муштрующие ее учителя. Те, кто учили ее беспрекословному подчинению.

Король имел над ней в три раза больше власти, и Лукреция, отдаваясь ему, думала, что не выживет. Думала, что он раздавит, уничтожит ее, потому что никто больше и сильнее не властвовал над нею.

Но вот чудо — свою власть Король использовал вовсе не для того, чтобы измучить ее. Невероятно; после первой боли Лукреция вдруг ощутила неведомое ранее ей приятное чувство. Король брал ее — и до ее разума доходило, что всю свою силу и власть он использовал для того, чтоб принести ей не страдания, а удовольствие. Лукреция разрыдалась, обхватив его ногами и руками, прильнув к нему сильнее, чем к родной матери в тот миг, когда та утешала ее, а Король стирал ее слезы поцелуями, приняв их за нервозность девственницы.

И каждый раз теперь Лукреция, обнажаясь перед Королем, подспудно ожидала предательства и боли, но неизменно получала блаженство — это ли не чудо!? Король был единственный, кто не причинял ей боли никогда.

Но, разумеется, никто этого не знал.

И именно поэтому Лукреция никак не отреагировала на известие о женитьбе Короля.

Женится? Но он должен спасти себя!

О невесте его, как о живом человеке, Лукреция не думала вообще — тем более, что Бьянка, перестав дуться, выболтала секрет юной Королевы. Та, вроде как, была совсем безмозглой, просто живая кукла для утех, не более.

Король будет спать с нею? Но если он так хочет, ему не должен никто перечить!

Однако, юная Королева оказалась совсем не сумасшедшей. Одного взгляда Лукреции было достаточно, чтобы обострившимся звериным чутьем понять — она вовсе не такая, как Бьянка, не пустое место. Король смотрел на нее иначе, не так, как на всех прочих женщин. Лукреция увидела это, поняла, почуяла, унюхала. От юной Королевы пахло им — Королем. Он трогал ее; он касался ее. Он спал с нею — и после этого не потерял к ней интереса, а только наоборот, еще больше пожелал ее.

И дерзкий ответ Королевы… Лукреция, услышав в ответ спокойную, холодную колкость, услышала, как Король рассмеялся. Смех его был тише шелеста крыльев бабочки, но он громовым эхом отозвался в сердце Лукреции.

Такой боли, какую причинил ей этот нечаянный, вспорхнувший с уст Короля смешок, ей не причинял никто и никогда.

Лукреция разрыдалась — но не от едких слов юной Королевы, а именно из-за Короля, который впервые в ее жизни уколол ее, сделал больно, и тем самым пал с пьедестала, на который она сама его возвела. А когда рушатся идеалы… это больнее всего.

Но сама Лукреция не поняла этого; и слезы свои она приняла за обиду именно на Королеву.

Мечась по своей лаборатории, Лукреция рыдала и выдумывала самые страшные кары для Королевы. Ей казалось, что если ее устранить, если лишить ее красоты или вовсе убить, то Король будет прежним. Он уже не станет смеяться над ее злыми шутками, и тогда не будет так мучительно больно на сердце…

— Я, — рычала Лукреция злобно, отыскивая склянку с плотно притертой крышкой, — отравлю ее! Она будет умирать медленно, о-о-о, как она помучается! Сначала у нее отслоятся ногти, потом выпадут волосы, потом…

— Потом она займет место среди твоих Доорнов, — заметила Бьянка, — и если кто-нибудь узнает… Если однажды тебе вдруг придется защищаться, и кто-нибудь увидит среди твоих Доорнов Королеву, худо тебе придется. Король, может, простит тебе всех прочих, но Королеву — нет.

Лукреция, до этого момента возящаяся в темном углу, громыхавшая колбами и бутыльками, вдруг затихла. Затем появилась на свет, зареванная, с опухшими глазами.

— Ты права, — быстро ответила она. — Так нельзя! Это слишком просто для нее и опасно для меня!

Лукреция метнулась к столу, заваленному фолиантами, принялась перебирать книги, отыскивая в них ответ и рецепт мести.

— Успокойся, — проговорила Бьянка. Слова давались ей с трудом, она сама дрожала от страха, но острая реакция сестры, которая казалась ей раньше невозмутимее камней. — Забудь о ней. Этот орешек тебе не по зубам. По крайней мере, не сейчас. Давай потом… потом придумаем что-нибудь.

— Потом?! — выкрикнула Лукреция. Глаза ее были совершенно безумны, она оставила свои лихорадочные поиски и уставилась на сестру, совершено по-птичьи вывернув голову. — Когда потом? Когда она еще раз унизит нас, заставив его смеяться?.. Он смеялся над нами.

— Пусть лучше смеется, чем… — Бьянка замолкла, осеклась. Но Лукреция не замечала, что сестра трясется от ужаса и глотает слова признаний, готовые сорваться с ее уст.

— Он не будет смеяться надо мной!

Голос Лукреции сорвался в болезненный крик, она закрыла лицо, скрывая горькие слезы, которые будто бы копились всю ее жизнь, а теперь будто готовы были пролиться все разом.

— Не сильно-то он и смеялся, — сухо ответила Бьянка. Дрожь все еще била ее.

— Мне это не важно, — ответила Лукреция, отнимая ладони от лица. Глаза ее, заплаканные и покрасневшие, были совершенно безумны. — Я придумала! Я придумала!