Дело о сумочке авантюристки - Эрл Стенли Гарднер

– А вы собирались продать ее?

– За сходную цену, разумеется.

– И разница между его ценой и вашей была велика?

– Да. Понимаете, у мистера Фолкнера были некоторые мыслиотносительно стоимости этой трети. Откровенно говоря, мистер Мейсон, он спервапредложил, чтобы мы купили у него его долю за определенную цену. Он считал, чтоесли мы не захотим купить у него его долю за эту цену, то он сможет купить уЖеневьевы ее долю за ту же цену.

– А вы отказались?

– Конечно.

– Могу я поинтересоваться почему?

– По очень простым причинам, мистер Мейсон. Мистер Фолкнервел дела фирмы на очень выгодных началах. И он получал жалованье, которое неповышалось в течение пяти лет. Так же как и жалованье мистера Карсона. Если быЖеневьева приобрела принадлежащую Фолкнеру долю, это развязало бы ему руки, ион бы, благодаря своей коммерческой жилке, быстро основал конкурирующую фирму.С другой стороны, цена, назначенная Фолкнером за одну треть, была слишком мала,чтобы мы захотели продать нашу часть.

– Отсюда и ваша размолвка?

– Это, наверное, слишком сильно сказано, мистер Мейсон. Мыпросто хотели сохранить статус-кво.

– Но Фолкнер больше не хотел работать на прежних условиях?

– Эти условия были установлены, так сказать, с самогоначала, когда основывалась фирма и Фолкнеру принадлежали две трети.

Мейсон моргнул:

– То есть он сам назначил жалованье партнерам, и Карсон немог его увеличить?

– Я не знаю точно, какие там были условия, но знаю, что онне мог повысить себе жалованье без согласия Женевьевы.

– Легко можно представить, что вы навязали Фолкнеру оченьневыгодные условия, – сказал Мейсон.

– Как вы знаете, мистер Мейсон, я в этом деле не являюсьглавным действующим лицом, и мне нет смысла гадать, что чувствовал мистерФолкнер.

– Итак, вчера вы его видели не один раз?

– Да.

– Выходит, уже назревал кризис?

– Да. Фолкнер собирался предпринять кое-что.

– Разумеется, – продолжал Мейсон, – если бы Фолкнер выкупилдолю Женевьевы, ему бы опять принадлежала большая часть акций, а именно дветрети. После этого он мог бы успешнее давить на Карсона в судебном процессе.

– Вы, как адвокат, разбираетесь в этом деле, конечно, лучше,чем я, – ответил Диксон. – Я был лишь заинтересован в том, чтобы получить какможно большую сумму для моей клиентки. В том случае, конечно, если бы сделкасостоялась.

– Но вы не были заинтересованы купить долю Фолкнера?

– Откровенно говоря, нет.

– Ни за какую цену?

– Ну, тут я не могу сказать с уверенностью.

– Иначе говоря, при благоприятных обстоятельствах вы бы этосделали?

Диксон ничего не ответил.

– И это было бы чем-то вроде узаконенного грабежа, –продолжал Мейсон, словно размышляя вслух.

Диксон резко выпрямился в кресле, будто получил пощечину.

– Мой дорогой мистер Мейсон, я лишь представляю интересысвоей клиентки. Их любовь давно прошла. И я упоминаю об этом только для того,чтобы показать: к этой сделке не примешивались никакие сантименты.

– Вы видели Фолкнера в день его смерти несколько раз. Вкотором часу вы говорили с ним в последний раз?

– В последний раз я говорил с ним по телефону.

– В котором часу?

– Приблизительно… Ну, скажем, между восемью и четвертьюдевятого. Точнее сказать не могу.

– От восьми до четверти девятого? – с интересом переспросилМейсон.

– Да.

– И что вы ему сказали?

– Сказал, что мы желаем покончить с делом сегодня. И что,если мы не придем сегодня ни к какому решению, мы больше вообще не будемвозвращаться к этому вопросу и оставим всё как есть.

– И что ответил Фолкнер?

– Фолкнер ответил, что повидается со мной между десятью иодиннадцатью. Сказал, что собирается на банкет любителей аквариумных рыбок, апотом у него назначена еще одна встреча. Сказал также, что при встрече сделаетнам последнее предложение. И если оно нас не удовлетворит, обе стороны будутсчитать вопрос исчерпанным.

– Он не говорил, что не один в комнате?

– Нет, не говорил.

– И разговор этот состоялся не позднее чем в четвертьдевятого?

– Не позднее.

– И не раньше чем в восемь?

– Да.

– Вы уверены в этом?

– Совершенно уверен, поскольку помню, что взглянул на часыровно в восемь и подумал, что мне вряд ли удастся еще раз сегодня поговорить сФолкнером.

– В таком случае, может быть, это было после четвертидевятого?

– В четверть девятого, мистер Мейсон, я включил радио,потому что меня интересовала радиопередача, начавшаяся в восемь пятнадцать. Яхорошо это помню.

– Вы не сомневаетесь, что разговаривали именно с Фолкнером?

– Ни секунды.

– Но Фолкнер не сдержал своего обещания и не приехал к вам.

– Да. Не приехал.

– Вас это, наверное, обеспокоило?

– Конечно, обеспокоило, – ответил Диксон, проведя по волосамтолстыми пальцами. – Ответ на ваш вопрос очевиден. Меня это обеспокоило ирассердило.

– И вы не позвонили Фолкнеру?

– Разумеется, нет. Я хотел выдержать характер. Не хотелпоказывать свою заинтересованность. В противном случае мне не удалось бызаключить с ним выгодную сделку.

– Вы точно можете припомнить, что говорил Фолкнер потелефону?

– Да. Он сказал, что у него запланировано важное заседание ион сию минуту отправится туда. Что после этого собрания он съездит еще на однувстречу, а напоследок решит вопрос с нами.

– И что вы ему ответили?

– Я сказал ему, что моему клиенту неудобно решать этотвопрос сегодня, так как сегодня среда, но он ответил мне, что все равнозаглянет ко мне между десятью и одиннадцатью.

– Вы не можете сказать мне цену, которую вы определили дляпродажи?

– Я не думаю, что это относится к делу, мистер Мейсон.

– А цену, которую вам предлагал Фолкнер?

– Это тоже не имеет отношения к делу, мистер Мейсон.

– А разницу между вашим и его предложением?

– Она была довольно значительной.

– Когда Фолкнер был здесь сам?