Вернуть общак - Сергей Зверев

Ему не нужно было даже раздумывать над тем, кому принадлежит авторское право на это произведение. Пропустить такое собрание он не имел права. Земцов не был приглашен на данное мероприятие, но собирался внести кое-какие коррективы в повестку дня. Сколько он уже вынес подобных протестов? Десятки. Разница заключалась лишь в том, что важную информацию ему принес не член одной из группировок, состоящий на оперативной связи, а…

– Что ты делаешь, Костин?.. – прошептал Александр Владимирович Земцов, глядя в черный монитор компьютера.

Фермер умирал страшной смертью. В тот момент, когда Тимур и его команда распластались на полу ресторана «Глобус», он отчаянно цеплялся за жизнь. Речи о том, чтобы спасать свободу, уже не было. После того как в зал ворвался СОБР, Фермер выдернул из-за пояса пистолет и нажал на спусковой крючок. Один из полицейских, пойманный пулей на противоходе, опрокинулся на спину, и из раны на его шее забила струя крови.

Если у кого-то из присутствующих и было хоть какое-то желание сопротивляться, то оно потонуло в грохоте выстрелов полицейского оружия. Малейшее движение расценивалось как попытка убить еще одного стража порядка. Зал был откуплен под воровскую сходку, поэтому в нем не было ни одного человека, который не имел бы к ней самого непосредственного отношения.

Приносить на сходняк оружие – дурной тон. Но правила приличия и Фермер? Есть ли что-либо еще, столь же несовместимое? Именно из-за него в первые же секунды этой встречи с полицией, неожиданной для авторитетов, ворочались в лужах крови уже человек пять.

Земцов узнавал их лица. Он уже давно подписал Фермеру отходную. Его можно было сейчас даже не задерживать. За этот единственный выстрел из «беретты» братва его порвет и без участия ОРЧ. Но Фермер решил поступить по-своему.

Он скользнул по мраморному полу в сторону кухни и исчез в ее глубине. Все выходы из ресторана были перекрыты. Не понимать этого не мог даже Фермер. Однако, обезумев от крови, он метался в здании, как крыса в клетке. Заняв позицию между огромной нагретой плитой и дверью, ведущей в комнату поваров, он в одной руке сжимал «беретту», а в другой – три запасных магазина. Сдаться ему не позволяло странное качество. Трусость. Именно потому, что он боялся попасть в руки закона или же ответить за свое скотство перед братвой, Фермер бился до последнего.

Он умирал страшной смертью. Его брали Земцов с Максом. Выстрелы кололи в щепки двери и превращали мрамор в пыль. От разогретой докрасна плиты в кухне было нечем дышать. Пули рикошетили от блестящего пола и стен. Любая из них могла подвести черту под жизнью кого угодно из них. Но они стреляли и стреляли.

Рукав куртки Макса окрасился в красный цвет, крошки мрамора давно посекли в кровь щеку Земцова. Было очевидно, что досталось и Фермеру. Но они, сжав зубы, молча и остервенело стреляли друг в друга. Каждый из них верил, что занимается настоящей мужской работой. Он убивает врага. Когда наступило затишье, Земцов и Макс осторожно встали с пола. Держа перед собой раскаленные, еще дымящиеся после недавних выстрелов «макаровы», они прошли в угол комнаты.

Лужа крови, растекающаяся под Фермером, занимала площадь около двух квадратных метров. В ней лежали «беретта», четыре пустых магазина и сам Фермер. Осторожно ступая по десяткам стреляных гильз и пачкая туфли в густой крови, полицейские вплотную подошли к бандиту. Тот полулежал, опершись на стену. По мертвенно бледному лбу стекали крупные капли пота.

Фермер улыбался. Рядом с ним лежал огромный кухонный нож, а вены, вспоротые на левой руке, уже не выталкивали кровь. Она теперь сочилась медленно, и сердце бандита работало уже почти вхолостую. Он так боялся закона!..

Если бы Фермер умер в тюрьме, то его похоронили бы на кладбище, хоть и тамошнем. Убив себя, он потерял возможность быть погребенным среди людей. Самоубийц на погостах не хоронят. Фермер так боялся закона, что готов был откреститься от всего человеческого рода.

Тимур не сопротивлялся. Он все понял, едва затрещали закрытые на замок двери ресторанного зала. Тимур с кривой усмешкой покачал головой, положил на стол недочищенный апельсин, окинул взглядом сходку, с сожалением покосился на свой тысячедолларовый костюм от Кардена.

В тот момент, когда СОБР ворвался в зал, а Фермер истерично вскинул пистолет, Тимур, как и многие братки, сидящие рядом с ним, стал укладываться на пол лицом вниз. Правила этой игры он знал наизусть. Поэтому лежал и терпел, когда его били ботинки спецов. Тимур не шевелился, когда чувствовал, как кровь полицейского насквозь пропитывает дорогую ткань его костюма.

Сегодня был его день. Не он являлся инициатором сходки, но именно ему пришлось бы держать ответ за смерть авторитетов. Владимир Лякин не верил в своих людей, а потому не сомневался в другом. Его предал кто-то из братков. Значит, правда о гибели Салеха и Горца перестала носить характер смутных сомнений. Разговор еще не начался, когда СОБР ворвался в зал. А потому и ответ держать невозможно. Ну и слава богу. Потом он что-нибудь обязательно придумает, а сейчас ему судьба подарила шанс не остаться на задворках ресторана с резаной раной у сердца. Закон воров суров, но он закон. Никто не имеет права его нарушать.

Хотя теперь, когда у его лица топали ботинки, пахнущие армейской ваксой, он думал почему-то не о тех, кто его предал. Закрыв глаза, Тимур вспоминал о человеке, который вопреки всему остался для него недосягаемым. Он размышлял о судье по фамилии Костин.

Странно, но именно об этом думал и Пастор. Соха, лихорадочно крутя руль, уводил машину от проклятого ресторана. Их спасло лишь то, что в критический момент оба находились в туалете у входа. Поняв, что происходит, Пастор молча кивнул подельнику. Они вышли в холл, со спокойными лицами добрались до дверей и под взглядами двух полицейских не торопясь сели в машину.

Вор еще прикурил сигарету, после чего вяло махнул рукой Сохе, обливающемуся потом, и распорядился:

– Поехали, а то опоздаем на конференцию.

Наглость победила здравый смысл, и менты отвернулись. «Мерседес», именуемый в народе очкастым, лениво блеснул лакированным кузовом во дворе ресторана и исчез за его пределами. Лишь после этого автомобиль, едва удерживаясь на поворотах, понесся в ночь.

– Да не гони ты, – едва слышно попросил Пастор, чувствуя пот на лице и сухость на губах.

Через мгновение он почувствовал колющую боль слева и полез в карман за валидолом. В этот момент, одновременно с Тимуром, Пастор подумал о Костине.

– Молодец!.. – прошептал он, ворочая языком таблетку, холодящую небо. – Но я все отдал бы за то, чтобы посмотреть, как ты, судья, теперь будешь уходить от самого себя.

Уже две недели Антон жил за городом.

«Вот ты и отослал себя за сто первый километр! – Судья невесело усмехнулся, увидев из окна «Икаруса» мощеные улочки городка. – На какой срок?»

Ответ на этот вопрос мог дать лишь Пащенко. Только Вадим и никто другой. Все зависело от того, насколько быстро он решит проблемы, существование которых Костина ранее не тревожило.