Тайные дневники Шарлотты Бронте - Сири Джеймс

— Мой отец удивительный человек, — подтвердила я.

— Новый викарий тоже очень симпатичный, — вставила их дочь Сильвия, жизнерадостная двадцатипятилетняя толстушка с темно-рыжими волосами и веснушчатым лицом.

Много лет я пыталась завязать общение с Сильвией на ежегодных церковных чаепитиях, но поскольку она никогда не ходила в школу, не любила читать и обсуждала в основном свою заинтересованность и недовольство всеми подходящими холостяками прихода, у нас было мало общих тем. Сильвия метнула взгляд в противоположный конец комнаты, где мистер Николлс был погружен в оживленную беседу со своими друзьями мистером Грантом и мистером Брэдли, викарием соседнего Оукворта.

— Я часто вижу, как мистер Николлс выгуливает ваших собак на пустоши, — Сильвия широко улыбнулась. — Он такой высокий и симпатичный!

— Мистер Николлс хорошо читает в церкви, — подхватила миссис Мэлоун.

— Кажется, он пришелся по нраву детям в дневной и воскресной школе, — заметил мистер Мэлоун.

— Судя по всему, мистер Николлс весьма ловко исполняет роль приходского священника, — продолжала миссис Мэлоун. — Это правда, что почти все обязанности перешли к нему, за исключением воскресной проповеди?

— Да, — холодно произнесла я.

Мне было известно, что каждое утро мистер Николлс обучает детей религии в народной школе, а днем навещает бедных и больных. В его руки перешло большинство свадеб, крестин и похорон; набор в воскресную школу значительно возрос. Викарий вел все три воскресные службы и помогал папе подняться по лесенке на высокую кафедру, чтобы прочесть еженедельную проповедь, то есть выполнить одну из немногих обязанностей, коим не мешала папина слепота, поскольку он всегда стремился говорить экспромтом, с безошибочным чувством времени, позволявшим ему закончить ровно через тридцать минут.

— Мистер Николлс хорошо выполняет свои обязанности, — добавила я.

— Наверное, это большое облегчение для мистера Бронте — найти человека, на которого можно во всем положиться, — сказала Сильвия.

— Несомненно.

Когда Мэлоуны вернулись к еде, я вздохнула и вполголоса обратилась к сестрам:

— Лучше бы люди поменьше распространялись о добродетелях мистера Николлса.

— Но это чистая правда, — возразила Анна. — Бренуэлл бесполезен, папа беспомощен. Без мистера Николлса мы бы пропали. Нам повезло, что он появился.

— Да, я тоже начинаю думать о нем несколько лучше, чем раньше. Он помогает нам во времена нужды, и за это я искренне ему благодарна, но… как неприятно быть обязанной такому человеку, как он.

— Какому — такому? — уточнила Анна. — Он всегда очень вежлив со мной.

— Разве ты не была свидетелем, как мистер Николлс вышел из себя в прошлое воскресенье только потому, что бедолага квакер не снял шляпу в церкви? Мистер Николлс взглянул на него так угрюмо и мрачно и обращался с ним так резко, что, боюсь, тот больше не придет.

— После службы я слышала, как мистер Николлс отзывался о диссентерах[23]в самой оскорбительной манере, — сообщила Эмили. — Он нетерпим и неуважителен ко всем, кто не разделяет учение высокой церкви.

— Мистер Николлс действительно излишне пылок в данном вопросе, — признала Анна. — Временами он довольно груб и невнимателен, и все же он симпатичен мне, и я уверена, что ты нравишься ему, Шарлотта.

— Опять ты за свое? В тот вечер за чаем он ясно выразил свое мнение обо мне.

— Это было много месяцев назад, Шарлотта, — мягко промолвила Анна. — Найди в своем сердце силы простить его. Разве ты не видишь блеска в глазах мистера Николлса всякий раз, когда он приводит домой Бренуэлла? Разве не замечаешь, как он смотрит на тебя весь обед?

Я бросила взгляд через комнату; к моему смятению, голова мистера Николлса действительно была повернута в мою сторону. Почему-то я покраснела и отвернулась.

— Он смотрит не на меня, а на всех нас.

После того как принесли торты и пироги и было выпито огромное количество чая и кофе, папа объявил, что настала пора собраться в церковном дворе и послушать перезвон колоколов. Оживленно болтая, люди надели шляпы, пальто, шали и перчатки, высыпали на улицу и окружили церковь. В пылком предвкушении мы стояли в вечерней прохладе и не сводили глаз с колокольни.

Наконец час настал, и веселый перезвон шести новых колоколов грянул с вышины. Молчание окутало толпу, когда колокола издали четыре трели одна за другой. Затем, в честь торжественного дня, звонари приступили к программе, которую готовили всю неделю, — изумительному музыкальному представлению продолжительностью в добрую четверть часа. Мощные, разнообразные звуки гудели в воздухе приятно и музыкально. В заключение толпа разразилась одобрительными криками и аплодисментами.

— Ну разве они не великолепны! — восхитилась я.

— Они намного более звучные, чем старые колокола, — отозвалась Эмили.

— Какой радостью и утешением станет их регулярный отсчет быстротечного времени, — улыбнулась Анна.

Люди начали расходиться. Когда толпа поредела, в некотором отдалении я заметила мистера Николлса. Наши взгляды встретились, и викарий коснулся шляпы. Я кивнула в ответ; он помедлил, как будто собирался подойти, но передумал и направился в свое жилище.

Мы с сестрами были на полпути к двери пастората, когда Эмили внезапно спросила:

— А как насчет Беллов?

— А что такое? — удивилась я.

— Я про наш литературный псевдоним, — пояснила Эмили. — Это среднее имя мистера Николлса, наверное, девичье имя его матери. Слушая звон колоколов,[24]я увидела викария и решила: может, нам стать «братьями Белл»?

— О! — воскликнула Анна. — Мне нравится. Хорошая, простая фамилия, которую легко запомнить, произнести и написать.

— Я предпочла бы не использовать имя, связанное с мистером Николлсом, — с сомнением заявила я.

— Почему? — уточнила Эмили.

— Если он узнает, что мы украли его имя, то может счесть это проявлением личной приязни, что абсолютно не соответствует действительности.

— Если книгу опубликуют, мы останемся анонимными, — настаивала Эмили. — Мистер Николлс никогда ничего не узнает.

Повисло краткое молчание.

— Ладно, — тихо произнесла я, когда мы вошли в дом. — Вообще-то «Белл» неплохо звучит.

И мы расхохотались.

Прежде чем продолжить путь к изданию, нам требовалось море чернил и горы писчей бумаги, чтобы переписать стихотворения и разослать письма. Бумага стоила недешево, но каждой из нас тетя Бренуэлл оставила небольшое наследство в триста фунтов (брату она не завещала ничего, полагая, что мужчины способны сами о себе позаботиться). Доход от этих вложений позволял нам потакать своим капризам. В местном канцелярском и книжном магазине мы уже купили последнюю бутылочку чернил и последнюю упаковку бумаги и теперь были вынуждены отправиться за ними в Китли.