Кот, который играл в слова - Лилиан Джексон Браун

– Мне кажется, она что надо, если вам по вкусу сплошное белое, – ответил Квиллер.

– Не белое! – Бейкер преувеличенно содрогнулся. – Это цвет минеральной воды Виши. В нём есть оттенок зелени лука—порея.

– Такого типа дизайн вы и делаете для своих заказчиков? – спросил репортёр. – Мы хотели бы сфотографировать один из ваших интерьеров для «Любезной обители». Говорят, вы делаете множество интерьеров на Тёплой Топи.

Дизайнер заколебался:

– Не хочу, чтобы вам показалось, будто я не расположен сотрудничать, но, vous savez[18], мои клиенты не гонятся за рекламой такого рода. И если совсем начистоту, оформление, которое я делаю на Тёплой Топи, qu'est -ce qu'on dit[19], не стоит освещения в прессе. Я его невысоко ставлю! Все мои клиенты – мещане. Им нравятся стёртые клише, предпочтительно французские клише, да и то худшие. Эх, если бы я мог показать вам дизайн с воображением и бесстрашием… Пусть не слишком большого вкуса, но большой самобытности…

– Плохо дело, – сказал Квиллер. – А я-то надеялся, что мы услышим от вас великосветские имена вроде Даксбери или Пеннимана.

– Жаль, – откликнулся дизайнер. – Искренне жаль. А газетчиков я ценю. Фактически не кто иной, как американский репортёр, и представил меня в Париже первой моей клиентке – миссис Даксбери. – Он удовлетворенно засмеялся. – Не хотите ли выслушать всю эту сумасшедшую историю? C'est formidable[20]

– Валяйте. Вы не возражаете, если раскурю трубку?

Бейкер начал рассказ с явным удовольствием:

– Родился я именно тут, в этом городе, на самом—самом дне, если вы понимаете, что я имею в виду. Каким—то образом я получил образование в колледже и закончил его со степенью бакалавра изящных искусств, которая давала мне право – ma foi![21]– работать на дизайнерскую студию, развешивая драпировки. Потому—то я сберёг свои гроши и поехал в Париж, в Сорбонну. C'est bien cа[22]. – Лицо дизайнера смягчилось. – И там—то я и был открыт мистером и миссис Даксбери – прекрасной парочкой, котиком и кошечкой.

– А они знали, что вы из их родного города?

– Mais non![23]Ради моды я говорил по-английски с французским акцентом и отпустил эту вот живописную бородку. Даксбсри купили весь этот экзотический наборчик и – хвала им! – пригласил меня оформить их тридцатикомнатный дом на Тёплой Топи. После чего все прочие значительные семьи и возжелали заполучить негра-дизайнера Даксбери из Парижа. Французского акцента я не оставлял, vous savez !

– А долго ли вы хранили тайну?

– Это давно не тайна, но, по правде говоря, скольких бы мы этим смущали? Так мы все и наслаждаемся этим маленьким безобидным divertissement[24]. Я притворяюсь французом, а они – не ведающими об этом. C'est parfait![25]

В офис, неся золочёный поднос, вошла изумительной красоты девушка. На подносе высились изящные чайные чашки, золочёный чайник, лежали ломтики лимона.

– Моя племянница, Верна, – представил её дизайнер.

– Привет! – бросила она Квиллеру. – Дозрели для кайфа? Лимон или сахар? – У неё не было и следа французского акцента. Она была американизирована, очень молода, но наливала чай с аристократическим изяществом.

– А кто делал дизайн на Тёплой Топи до того, как на сцену явились вы?

– Eh bien[26], – криво улыбнулся дизайнер, – это были Лайк и Старквезер.

Он подождал Квиллеровой реакции, но репортёр был мастак скрывать свои чувства за густыми своими усами.

– Вы понимали, что увели у них всех клиентов? – C'est la vie[27]. Клиенты – народ непостоянный. К тому же они – стадо баранов, особенно на Тёплой Топи.

Бейкер был откровенен, и Квиллер решил действовать открыто:

– Как же вышло, что вы не добрались до банковского счёта Джорджа Вернига Тейта?

Дизайнер взглянул на племянницу, а она – на него. Затем Джек Бейкер чарующе улыбнулся.

– В Тейтовой семье были какие-то сильные переживания, – осторожно сказал он. – Pourtant[28]Дэвид Лайк сделал славную работенку. Я бы ни за что не использовал в холле эти полосатые обои, да и лампы там самые невероятные, но Дэвид постарался вовсю. – Лицо у него переменилось, выразив печаль – то ли подлинную, то ли притворную. – И вот теперь я потерял лучшего своего конкурента. А какой в игре интерес, если нет соперничества?

– Я хочу написать статью о Дэвиде Лайке, – сказал Квиллер. – Не могли бы вы высказаться о нём как конкурент?

– Чтобы процитировать? – с хитрым взглядом спросил Бейкер.

– Как давно вы знали Лайка?

– С незапамятных времен. С тех пор, когда оба мы были весьма далеки от респектабельности. До того, как имя его стало – Лайк.

– Он поменял имя?

– Оно было труднопроизносимым и не очаровательным. Дэйв решил, что Лайк будет звучать куда более лайково.

– Вы были в хороших отношениях?

– Tiens![29]В высшей школе мы были дружками – парочка эстетов среди своры семифутовых футболистов и головорезов-тинейджеров. Втайне я чувствовал превосходство над Дэвидом, потому что у меня имелись родители, а он был сирота. Затем я окончил колледж и работал на него – измерял окна и сверлил в деревянных карнизах дырочки, так что Лайк смог, продавая драпировки по пять тысяч долларов, приступить к великосветским дебютам на Тёплой Топи. Пока я иссушал себе мозги, учась в школе и моя посуду, чтобы заработать на кусок хлеба, он трудился над имиджем и обесцвечивал волосы – и кто знает, на что ещё он тратил свои денежки. Это было обидно, приятель; это было обидно!

Квиллер с сочувственным видом попыхивал трубкой.

– Dites onc[30], я взял реванш, – широко улыбнулся Бейкер. – Я вернулся из Парижа и увёл у него всю клиентуру на Тёплой Топи. И чтобы это подчеркнуть, въехал в тот же дом, где он жил, – только в квартиру подороже, этажом повыше.