Больница неизлечимо помешанных - Томазо Гарцони

[1] После того, досточтимые зрители, как вы со всем удобством[517] осмотрели одну за другой все палаты тех, которые, различным образом помешанные и лишенные разума, сделались не столько смехотворным, сколько прискорбным зрелищем[518] для чужих очей, и как вы вкусили от их безумия то удовольствие, на которое вам можно было надеяться от столь странных нравов, кои дали в один миг, но разными способами, забаву и удивление вашим чувствам различными видами безумия, какие вы наблюдали, мнится мне, не будет неуместно показать вам и другую часть Больницы, где пребывают женщины, и дать вам увидеть собственными глазами самые смешные образцы женского помешательства, какие вам когда-либо случалось видеть в свете, так что с вящим удовольствием вы покинете эту гостиницу и полные вящего изумления пойдете по свету, разглашая и прославляя ужасные безумства, которые, мною вам показанные, а вами познанные, в вашем пересказе дадут величайшее удовольствие всем прочим.

[2] Итак, прошу вас, обратите глаза на ту часть, куда я указываю, и направьте взгляд сюда, налево, где открывается взору длинная чреда комнат, над коими располагается такое множество заметок, девизов и эмблем: все это палаты, отведенные помешанным женщинам, и возможность наблюдать их удобным образом есть немалая льгота, так как обычно они показываются редким и редко, по стыдливости своего пола, будучи по большей части нагими, как вы видите.

[3] Первая комната, которую вы видите, с эмблемой над дверью, которой служит кустик дикой крапивы с надписью In puncto vulnus («Вмиг раненье»),[519] — это комната римской матроны Клавдии Марцеллы, что в юности была самой милой, обходительной, веселой и любезной девицей, какую только встретишь от одного полюса до другого, редким образцом обаянья, несравненным портретом учтивости, образом божественной красоты, явленной идеей приятности и изящества: а ныне — взгляните, сколь плачевна ее участь! Однажды по дороге на праздник Благой богини,[520] поскользнувшись в своих башмаках, она упала на голый камень лбом и подбородком и, разом лишившись чувства и памяти, впала во френезию и делирий, так что делалось ей все хуже, и вот она сидит на постели, неряшливая и больная, как вы видите, с ночным горшком под рукой, и всякий раз, как вы спросите ее о том или другом, берет горшок из ящика и, глядя на свое отражение в нем, говорит, что она премудрая Сивилла, и любуется собой то в стекле, то в моче; посему начальник Больницы, человек с разумом и пониманием, сообразно причине ее недуга создал сию эмблему, или герб, с помянутой надписью, желая искусно показать знатным чужеземцам, приходящим осмотреть эту часть Больницы, посредством кустика жалящей крапивы и мотто In puncto vulnus, что, как крапива, едва ее тронешь, тотчас жалит и мучит, так эта матрона, поскользнувшись и упав на камень, тотчас была поражена жестокой раной в голову, отчего страдает и терзается ужасным образом, как можно видеть.

[4] У другой комнаты, рядом, в дверях вы видите ту, что молча и уныло, с потупленными глазами, вся разлохмаченная, глядит в землю, никогда не поднимая лицо, напротив, с очами долу, так недвижно смотрит вниз, что кажется, ее взор сосредоточен на земле: это Марция Корнелия, из страны инсубров,[521] сыздетства страдавшая от меланхолических влияний, поэтому вы видите, сколь дик ее вид и черты ужасны, а среди прочих влияний, часто терзающих ее воображение, это — подлинно жестокое: много раз ей мнилось, что она превратилась в шелковичного червя, потому она только и делает, что жует листья тутовника, утверждая, что сохраняет таким образом свою жизнь; вы можете видеть, что эмблема и мотто, помещенные над ее дверью начальником Больницы, сообразны ее недугу: эмблема — кокон с червем внутри, а с одной стороны — ветвь тутовника и мотто, составленное из таких слов: Et mihi vitam, et aliis decus («И мне жизнь, и другим красу»).

[5] Но сделайте милость, обратите взгляд немного вперед и посмотрите на ту палату, с открытой дверью, где женщина, имеющая при себе игольницу и корзинку с нитками и шелком для шитья, оставив должное занятье, спицей в руке прокалывает мух и пауков вместо работы над шитьем; ее зовут Марина из вольсков;[522] она столь ленива и нерадива, что день напролет вместо серьезной работы занимается безделками и причудами: поэтому начальник Больницы назначил ей эмблемой ветхого старика, бегающего за бабочками, с уместным мотто: Quo gravior, eo segnior (« Чем степенней, тем бездельней»).

[6] Четвертая палата, идущая следом, если вы вглядитесь (ибо двери ее открыты настежь), отделана наподобие харчевни, и в ней лежит простершись женщина с распущенными волосами, с тирсом в руке и тимпаном поблизости, инструментом, на котором играют на празднествах бога Вакха: это одна из тех древних менад, что зовутся у иных вакханками, у других — стимелами, ибо стрекает их Лиэево неистовство: на сих празднествах эта, по имени Терония Гельвеция, с головой, полной греческого вина и треббьяно, не делает ничего другого, как кружится, потрясая тирсом и звеня тимпаном, во всяческих весельях, и наконец, совсем опьяневшая, простирается на земле таким манером, как обнаруживается ныне; поэтому для нее создана эмблема с девизом, соответствующим ее опьянению, представляющая сороку с полным ртом вина,[523] и с такой подписью: Hinc silens, hinc loquax («То молчаливая, то говорливая»).

[7] Другая, которую вы видите в палате внизу, берет в руку фонарь, чтобы осветить прялку и веретено, хотя на дворе полдень и солнце озаряет своими лучами все полушарие: это безумица слабоумная и беспамятная, которая не помнит, что ей надобно делать; зовут ее Орбилия беневентанка;[524] эмблема и мотто весьма сообразны ее помешательству: эмблема ее — крот, по природе слепой, а мотто: Haec oculis, haec mente («Та глазами, другая умом»).[525]

[8] Эта, злополучная и жалкая, которая, увидев, что вы смотрите в ее палату, мигом спряталась за стульчаком и натянула на себя плащ и покрывало, — некая бабенка, всеми прозываемая Лючьеттой из Сутри, во всех делах своих столь безвольная, что иногда идет зажечь огонь, но едва почует веянье мехов, валится назад на три локтя, страшась этого веянья. [9] И этот род безумия нельзя искоренить из ее головы, хотя тысячью опытов разные врачи тщились исцелить ее, вследствие чего у нее над дверью помещена уместная эмблема, изображающая кролика, роющего землю, с девизом: Huic fuga salus («Ему спасенье в бегстве»): потому что она, подобно кролику, не мнит себя в безопасности,