Отрубить голову дракону - Татьяна Гармаш-Роффе

Юля побледнела. Распрямилась. Обернулась. На лице мэра царила уже знакомая ей ласковая улыбка, но взгляд был напряженным, настороженным.

— Вы… вы… — Она не находила слов. Это не укладывалось в ее сознании. — Вы что делаете! Как вы можете!

Валентин Игоревич молча схватил Юлю за руку и поволок за дверь, подальше от глаз своих детей. Он протащил ее через большой холл, впихнул ее какую-то другую комнату и влетел туда вместе с ней. Закрыл за собой дверь и с силой прижал девочку к себе.

— Не выделывайся, маленькая кокетка, все ты отлично поняла! Ты еще весной конфетку так сосала при мне, что у меня член чуть мозги не протаранил!

От этой гнусной фразы у Юли загорелись щеки, будто их отхлестали. Такой гадости она в жизни не слышала. В ее мире еще не существовало таких слов. Мэр между тем все прижимал ее к себе, а Юля упиралась руками в его грудь, пытаясь отодвинуться.

— Решила распалить меня еще больше? Играешь недотрогу? Я сразу все про тебя понял, развратница маленькая! С мальчиками уже трахалась, небось, а? Ну все, хватит, ты меня уже и так завела до предела! Иди сюда, крошка, иди скорей — его пальцы побежали по пуговкам школьной форменной рубашки — еще секунда, и он схватил Юлю за грудь, стал мять и тереть ладонями ее соски. — Ах, какие красивые грудочки, ах, какая девочка!

Он наклонился и взял в рот ее сосок, для чего немного отодвинулся, и тут Юля, пребывавшая до сих пор в парализующей оторопи, двинула его коленом в пах. А когда он согнулся от боли, она подняла его голову и мстительно провела ногтями по обеим щекам — сильно, с нажимом, до крови.

— А-а-а, ссука! — взвыл мэр и больно сжал ее плечо. — Да ты как посмела?! Разбаловались детки в Энске! Богатенькие детки богатеньких родителей, ни в чем отказа не знаете, страх потеряли, думаете, вам принадлежит мир?! Вы все можете? На все имеете право, негодяи малолетние?!

Юля не знала, кто эти «негодяи малолетние», кого мэр объединил с ней, — он домогался еще кого-то? Но времени задаваться вопросами у нее не имелось. Она рванула на себя дверь комнаты — но Валентин Игоревич был сильнее и сумел ее захлопнуть.

— Да что же ты, дрянь такая, себе позволяешь? Да ты соображаешь, кто я? Я же тебя могу…

Он вдруг умолк. Посмотрел на Юлю сосредоточенно, обдумывая что-то. Вытер с щек кровь, выступившую бисером на царапинах, посмотрел на свои руки с красными разводами.

— Давай так, детка, — медленно проговорил он. — Я могу уничтожить твою семью. Я не о физическом уничтожении, я не дикарь, но все ваше благополучие может рухнуть по шевелению моего мизинца. Родителей твоих с работы попрут, и вы лишитесь всего: и бабок, и дома, и тачек. А лично ты — лучшей школы и особенно своего непомерного гонора. Представляешь, какая незадача? Вы станете нищими. Ты посудомойкой пойдешь работать, чтобы себе на платьица зарабатывать! Под любого согласишься лечь, лишь бы заплатил! А, как тебе мысль? — мэр ухмыльнулся. — Представила? А я тебе предлагаю красивую жизнь, помощь в предстоящей карьере — и только за твои ласки! Тебе такая сделка не кажется выгодной?

Внутри Юли что-то толкнулось и понеслось вниз, как оборвавшийся лифт. Она произнесла медленно, почти по слогам, но не ради эффекта — просто губы отказывались ее слушаться:

— Я-не-тор-гу-ю-со-бой.

— Все торгуют, а ты чем лучше? Другие бы визгом восторга согласились, а ты тут высокоморальную изображаешь? Нет больше у нас высокоморальных, все перевелись. Кто не продался, того уничтожили еще в девяностые. Так что не выделывайся, девочка! Если будешь умницей, то все обойдется. Я не стану тебя наказывать за проявленное упрямство, я его забуду. Наоборот, награжу тебя. Подарками засыплю, будешь у меня в золоте купаться, все что хочешь тебе…

Лифт достиг дна и развалился на части, будто взорвался. Юля, морщась, потерла живот чуть ниже пупка: там все скрутило от нервного спазма. Значит, он, этот взрослый мужчина, по возрасту в отцы годящийся, — ей, ребенку, угрожал? Он грозил наслать беды на ее семью? Она не ослышалась? Он принуждает ее к сексуальным отношениям?!

ПРИНУЖДАЕТ!!!

— Ах ты гадина… — прошипела Юля. — Я на тебя в полицию заявлю!

— Полицию? — захохотал мэр. — В мою полицию в моем городе? Ох, ну и смешная ты девочка… Он навалился на нее так, что Юля, прижатая его весом к стене, едва могла дышать. Рука его снова полезла под ее юбку… Под трусики…

— Раздвинь ноги. Раздвинь, я сказал! Ну! Парализованная тяжестью тела Валентина Игоревича, Юля не могла ни ударить его, ни двинуть в пах. Она сопротивлялась, как могла, сжимая бедра изо всех сил, в то время как его колено протискивалось между ее ног, стараясь их раздвинуть.

Еще чуть-чуть, и…

Ее спасли дети мэра. За дверью послышались голоса: «Пап, а Юля ушла? Наш урок закончился? Мы можем пойти играть в сад?»

Валентин Игоревич отодвинулся от Юли, грозно шепнув: «Сиди тут. Не вздумай даже пикнуть!» Оправил одежду, приоткрыл дверь.

— Что, ребятки, поиграть надумали? Идите, идите, урок закончился, да.

Юля быстро застегнулась и, резко дернув дверь на себя — Бобырев еле успел отскочить, иначе бы получил по лбу, — решительным шагом вышла в холл. Улыбнувшись детям, она быстро заскочила комнату для занятий, схватила свой школьный портфель и снова пересекла холл, только теперь в направлении выхода: не будет же эта гадина ее хватать и тискать на глазах у своих мальчиков!

— До свидания, тетя Юля! — звонко крикнули они ей вслед.

Юля быстро кивнула и вышла из особняка, не обернувшись. И лишь очутившись во дворе сообразила: обычно привозил ее на виллу шофер мэра, он же увозил ее обратно. Однако для этого мэр должен распорядиться… Нет, просить его она не станет. Хоть и непонятно, как теперь добираться до дома.

Валентин Игоревич появился на крыльце минуту спустя.

— Садись в машину, — бросил он. — Я тебя высажу у мэрии.

Юля решила, что в данный момент он вряд ли возобновит попытки залезть к ней в трусы — иначе бы он попытался снова затащить ее в дом, — и открыла дверцу.

Всю дорогу он молчал. Уже у мэрии произнес:

— Ты слышала, что я сказал. Всё в силе. Если снова начнешь ерепениться, то… Ты знаешь, что тебя ждет в таком случае. Всю твою семью. Причем по твоей вине. Накажу всех, чтобы сбить с тебя спесь, поняла?! Думаешь, нищеты ты не боишься?

Это потому, что ты ее еще не попробовала на вкус. И попробовать я тебе ой как не советую.

Он притормозил у мэрии, посмотрел на Юлю.

— В следующий раз придешь на урок и попросишь у меня прощения. Я насиловать тебя не собираюсь — сама будешь упрашивать приласкать тебя.

Юля молча выбралась из машины.

— И не вздумай сказать родителям, — тихо добавил он в спину ей. — Не то вообще размажу по асфальту.

Вот тогда Юля и решила уехать к Тому. Да только мама не пустила. Чего и следовало ожидать, Юля удивилась бы иному решению. Впрочем, и ей самой эта идея казалась чересчур авантюрной. Юля была совершенно домашним ребенком, выросшим в атмосфере любви и уюта, ветер странствий не шумел ее голове, приключений душа не жаждала. Она любила свою семью, и ей было хорошо с мамой и папой, с братиком Антошей. Она любила школу, любила шахматы — ту жизнь, которую вела, и никакой другой не желала. К тому же… Можно, конечно, попросить Тома ее приютить, да… но это будет совсем не так, как она мечтала. Их первое свидание должно стать радостным, романтичным, легким — а она вдруг повесит на него груз своих проблем? Приедет, как в старых фильмах, незваной родственницей из деревни: можно я тут у вас поживу? А то мне больше негде…