Мертвые канарейки не поют - Антон Леонтьев

Обошлись домашними заготовками из кладовки, консервами и упаковкой старого печенья, давно засохшего, но ужасно вкусного, обнаруженной Ритой за кастрюлями в одном из кухонных шкафов.

Ну, и с шампанским, которое притащил Громыко.

Впервые за долгое время Рита смогла немного расслабиться, более того, забыть о том ужасе, в котором теперь жила.

И даже – хотя бы немного – сумела порадоваться происходящему.

Но именно немного. Потому что девушку преследовала мысль о том, что она тут отмечает Новый год, а мама одна в больнице. Вообще-то Рита хотела поехать к ней, но позволила Антону уговорить себя перенести эту поездку на первый день нового года.

А отец был в СИЗО.

По телевизору пожилой одутловатый президент попросил у народа прощения и ушел в отставку, и в эфир дали нового, молодого. Тот произнес речь, пробили кремлевские куранты, и наступил Новый год, сопровождаемый салютом и громом петард на улице, Антон, чокнувшись с Ритой шампанским, произнес:

– Ну, за все хорошее! Пусть новый год будет лучше предыдущего!

– Главное, чтобы не хуже. Хотя это уже вряд ли получится… – добавила Рита и осушила бокал.

А потом заплакала – безо всякой причины. Хотя причин было хоть отбавляй, и, вероятнее всего, в этом-то и было дело.

Хорошо, что Антон, хоть и пытался успокоить плачущую девушку, не делал попыток к ней приставать, иначе бы это окончилось очень нехорошо – в первую очередь для него самого.

Наплакавшись, Рита произнесла:

– Извини, накопилось…

И снова заревела.

В телевизоре мельтешили набившие оскомину пухлые звездные лица, и Антон сказал:

– Ну, знаешь, я ведь переговорил с нашим главным…

– И что он сказал? – быстро спросила Рита, сердце которой забилось в предчувствии хорошей новости, однако она быстро поняла, что надеяться не на что, – это было написано на кислой и озабоченной физиономии журналиста.

– Понимаешь, мать, он заинтересовался, но, узнав, о ком идет речь, категорически запретил заниматься расследованием…

Рита ничего не ответила, а только вздохнула. Что же, было понятно, что никто не захочет идти против Барковского.

– Однако, мать, знаешь, что я подумал?

Риту, если честно, не особо это занимало, однако она была признательна Громыко за то, что он оказался одним из немногих, кто ее поддерживал.

Так и не дождавшись от девушки ответа, Антон заявил:

– Мы сами проведем расследование! И разоблачим Барковского!

Рита, снова вздохнув, сказала:

– И завершим свой путь на городском кладбище?

Антон воскликнул:

– А что ты предлагаешь, мать? Сдаться и пойти ко дну? Извини, но я уже обрисовал тебе ситуацию: мы с тобой уже и так на дне. Так что же нам терять?

Рита, начиная раздражаться, заявила:

– Вот, оказывается, зачем ты заявился ко мне и пожелал отпраздновать со мной Новый год! Потому что тебе надо мое согласие на эту безумную авантюру!

– Никакая это не безумная авантюра, – заявил обиженно Антон. – А всего лишь попытка провести настоящее, серьезное, полноценное журналистское расследование!

Рита крикнула:

– Ну хорошо, если для тебя собственное здоровье и собственная жизнь ничего на значат, подумай о моем здоровье и моей жизни! Наконец, о здоровье и жизни моих родителей!

Громыко, кашлянув, сказал:

– Ну, понимаешь, с ними и так уже все плохо…

– Но они еще живы! – вскипела Рита. – Хотя вполне могут умереть, если ты… если мы начнем копаться во всей этой истории!

Громыко, посмотрев на нее, покачал головой, а Рита заметила, что его оттопыренные уши наливаются багрянцем.

– Не узнаю тебя, мать. Думаешь, Барковский позволит тебе спокойно доживать свой век? Куда там! Он придумает какую-нибудь гадость, чтобы окончательно добить и тебя, и твоих родителей. Не сейчас, так через месяц или через год. Ведь вы все – живое напоминание о его преступлениях!

Рита понимала, что Антон прав, однако не желала признавать это.

– Ну хорошо, мать, подумай о других! Ведь Барковский, на конкретном примере увидев, что он может творить все, что угодно, и не нести за это ответственности, продолжит свои деяния. Причем не один, а со своими дружками, которые тоже истязают девушек. Они уже давно это делают и будут продолжать и в будущем!

Рита пожала плечами.

– Ну да, так оно и будет. Понимаешь, пока он меня не изнасиловал, мне тоже была безразлична судьба его предыдущих жертв. И отчего меня должна занимать судьба жертв будущих?

Настал черед возмущаться работника «Городского сплетника»:

– Ну, ты даешь! Поверить не могу, что тебе все это безразлично! Ты ведь хочешь, чтобы Барковский понес наказание?

Рита молчала. Антон, подойдя к ней, повторил:

– Ты хочешь или нет? Если скажешь, что нет, то я соберу вещи и уйду, и ты больше никогда обо мне не услышишь.

Девушка продолжала хранить молчание.

– Так да или нет, мать?

Рита знала, что должна, нет, просто обязана сказать нет. Потому что это единственно верный ответ, потому что они все равно ничего не добьются, потому что Барковский в очередной раз одержит победу и сотрет их в порошок, потому что…

– Да! – произнесла девушка тихо.

Громыко, просветлев лицом, переспросил:

– Так что ты сказала, мать? Да или нет?

Рита, посмотрев на него, отчеканила:

– Ты отлично слышал, что я сказала да. Да, я хочу. Только как мы это сделаем?

Он ей все объяснил – оказалось, что у работника «Городского сплетника» уже имелся готовый план.

– Итак, давай обсудим имеющиеся факты. Лев Георгиевич Барковский тебя изнасиловал. Лев Георгиевич Барковский вообще любит насиловать. У Льва Георгиевича Барковского имеются, так сказать, друзья по увлечениям из числа важных городских шишек, которые вместе с ним насилуют девушек.

Рита не выдержала:

– Тебе что, так нравится говорить про то, что кого-то насилуют? Поверь моему опыту – ничего приятного в этом нет!

Смутившись, Громыко сказал:

– Извини, не хотел это акцентировать… Однако ты ведь согласна, что Барковский, судя по всему, не только сам совершает преступления, но и является координатором целой сети высокопоставленных типов, которые…

Он смолк, а Рита вместо него завершила фразу:

– Которые насилуют девушек. Да, это так. Он сам мне в этом признался. Но что нам это дает?