Всегда кто-то платит - Маша Трауб

– Врача надо, – тихо сказал Вова.

Эльвира вызвала «Скорую». Одна «Скорая» уехала, померив давление Анатолию, которое оказалось идеальным. Врач обругал меня всякими словами за ложный вызов. Моего мужа будто подменили. Он вдруг начал говорить и казался нормальным. Заявил, что жена совсем с ума сошла, что он нормально себя чувствует, просто отсыпался после рабочей смены, а так – все отлично. Ну, выпил лишнего.

Эльвира кричала, что помощь нужна мне, а не мужику, и совала врачу под нос окровавленную тряпку. Рассказывала, при каких обстоятельствах нашла соседку.

– Бывает. Семейные разборки, – ответил врач.

Я вдруг начала хохотать, увидев всю картину со стороны. Я лежала в кровати, вся в крови. Грязная, с грязной головой, в какой-то старой кофте. А Анатолий лежал чистый, умытый, в свитере, в рубашке. И говорил так, как говорят нормальные люди. И это от меня пахло спиртом – я рано утром нахлебалась настойки пустырника, а в комнате Анатолия ничем не пахло – я ведь открывала окна, чтобы проветрить.

Мой муж неплохо выглядел, а у меня – отеки под глазами. Потому что не спала уже трое суток подряд и пила кофе литрами, чтобы хоть как-то держаться на ногах. Врач увидел и грязную постель – у меня не было сил сменить.

То, что Эльвира кричала и возмущалась, так тоже понятно – бабы всегда заодно. И соседка выгораживает подругу. Врач не хотел вмешиваться. Никакого криминала. Проспятся и забудут.

– Да он вообще не говорил! Не ходил! – кричала Эльвира.

Врач пожимал плечами. Больной прекрасно изъяснялся.

– Надо еще раз вызвать «Скорую», – сказала Эльвира мужу.

– Будет то же самое, – ответил Вова.

– Не будет. Звони, – велела Эльвира. – Мы сейчас картину подправим чуток, а то сейчас и дочь привалит. Так, Лелька, быстро в ванную и приводи себя в порядок. Щас я им устрою место происшествия.

Эльвира быстро поменяла у меня постель, отправила меня в душ, заставив смыть куски пудры и туши, которые я наляпала кое-как утром.

– Что ему дать, чтобы он перестал болтать? – спросила Эльвира.

– Капли успокоительные. На тумбочке. Перемешай. Там пустырник, валерьянка, можешь валокордина капнуть.

Эльвира вернулась в недоумении.

– Он отказывается.

– Скажи ему, что это – портвейн. Тогда выпьет.

Эльвира выругалась и ушла.

– Он что, раньше алкоголиком был? Две рюмки выхлебал, – прокомментировала она, вернувшись.

– Я не знаю. Может, у них в деревне, кроме портвейна, ничего не было. Или он свою первую жену под портвейн соблазнял, – пыталась пошутить я, но Эльвира даже не улыбнулась.

– Не смешно. Это совсем не смешно, – рявкнула она.

Я лежала в чистом домашнем халате, умытая, замученная, бледная с синевой. На лице остались только глаза и огромные синяки под ними. Плюс разбитый нос.

– Отлично выглядишь, – кивнула довольная Эльвира.

На второй «Скорой» приехала врач-женщина. Она увидела все, что требовалось, включая окровавленное полотенце, которое Эльвира «забыла» на тумбочке. Перелома, слава богу, не было – сильный ушиб.

– Обо что? – спросила врач, выписывая рецепт и заполняя отчет о выезде.

– О коленку мужа, – ответила за меня Эльвира.

Врач зашла к Анатолию. Он уже рассматривал ковер на стене. То ли Эльвирины декорации подействовали, то ли врач оказалась понимающей, умной и опытной. Она сделала моему мужу укол и вернулась ко мне.

– Он будет спать. А вы подумайте. Вы не справляетесь. Вообще-то никто не справляется и не должен. Просто делают вид или боятся признаться сами себе. Или что родственники осудят. Подумайте, – сказала врач.

– О чем подумать? – не поняла я.

– Сиделка. Или больница. Из которой он не выйдет. Вы же понимаете, что это… необратимо.

– Не понимаю. У него идеальные анализы. Были уже две больницы.

– Так бывает. Когда хорошие анализы на фоне…

– Нужна операция? Обследование? Мы не смогли сегодня дойти до машины. Он не смог переступить порог. Его испугал сквозняк. Он не говорил со мной много дней, даже недель, а когда приехала первая «Скорая» до вас, он прекрасно разговаривал. – Я заплакала. Врач кивала. Она мне верила.

– У вас есть деньги? – спросила она.

– Нет, у меня нет. Но у дочери есть.

– Это ваше решение. Подумайте. Спокойную ночь я вам гарантирую. Он уже не может решать. Вы должны. За него, но, главное, за себя.

– Я не могу… не знаю, как правильно.

– Никто не знает, как правильно.

– У него есть родная дочь. Она не позволит. Сиделку не позволит.

– Вы жена.

– У него есть жена. Настоящая.

Тут в квартиру ворвалась Аня. Она не верила в то, что отец не смог переступить порог квартиры. Слава богу, что Эльвира с Вовой и врач подтвердили – так бывает. И мой разбитый нос – настоящий, а не замазанный краской. И я сама вряд ли могла так удариться об косяк.

Аня, заполучив докторицу, стала спрашивать – нужна ли операция, с ее точки зрения, нужны ли дополнительные анализы. Врач что-то отвечала, но я уже не слышала.

Эльвира с Вовой ушли.

Анатолий перешел на новый уровень своей болезни. Сколько было этих кругов ада – я не знала. Он спал круглыми сутками, ненадолго вырываясь из небытия, чтобы пересказать мне очередной сон, который считал явью. Пока я его кормила, он говорил. Я не вслушивалась. Анатолий перестал узнавать даже дочь, что Аню очень злило. Она приезжала все реже. Мой муж стал человеком без прошлого.

Приехала Ксения. Я попросила ее посидеть с Анатолием, чтобы сходить в душ и немного полежать. Но так и не смогла уснуть. Когда я зашла в комнату, то увидела, что на лице Анатолия лежит подушка. Ксения, когда я вошла, сдернула подушку и положила рядом.

– Он неудачно повернулся, – сказала она.

Мне было все равно. Если моя дочь решила задушить своего отчима, то я ничего не могла с этим поделать.

Ксения уехала. Я посидела рядом с Анатолием, он спокойно спал.

Эта Елена считает меня чуть ли не святой. А что? Даже приятно. Она на меня смотрит, будто у меня сейчас крылья отрастут. Вот ведь дура. С другой стороны, хорошо, что дура. Ничего не замечает. Иногда прямо зло брало – нельзя же быть такой слепой! Она думала, что я приезжаю в больницу только тогда, когда она там. Да как же! Она же меня изводила разговорами. Дались ей эти воспоминания. Отец что-то бормочет, она прислушивается, даже в тетрадку записывает, чтобы не забыть и у меня потом спросить. Да он полный бред уже нес. Мне ее было даже жаль, поэтому я не могла ей сказать, что отец – совсем ку-ку. Придумывала, иногда на ходу, какие-то истории, якобы из его прошлого. Иногда звонила матери, когда своей фантазии не хватало – мать не любила вспоминать их жизнь, но какие-то сведения сообщала. Мне оставалось только пересказать их Елене. Она была просто счастлива, когда находила в бреднях моего отца смысл. Хотя нет, у отца бывали просветления. Иногда мне казалось, что он все прекрасно понимает, просто ему удобно делать вид, что он не в себе. Он так и раньше поступал, когда еще с мамой жил. Мог «не услышать», когда мама его просила помочь. А уж изображать из себя спящего умел мастерски. Я же видела, что он не спит, а притворяется. Мама, как мне кажется, тоже это видела, просто ей было удобнее не трогать отца.