Петр Лещенко. Все, что было. Последнее танго - Вера Лещенко

Многое вспомнилось, многое узнала, что помогло постичь трагедию не только твою, а целого поколения – потерянного, растоптанного, так и не понявшего – ЗА ЧТО?

Я уже писала, что у вас с нашим соседом Нилом Топчим установились очень теплые отношения, но кроме воскресного пения в церковном хоре вы часто у нас дома устраивали музыкальные вечера. Меня усаживали за пианино, а сами пели. Ты, мама моя и Нил. Соседи на песни собирались – это скрашивало наш быт.

Конечно, меня могут упрекнуть, что, мол, война, оккупация, а они вечера устраивают. Но в том не было криминала. Неужто лучше сидеть в кромешной темноте и изводить страданиями душу? Это не было предательством по отношению к папе. Мы помнили о нем всегда, ждали писем, но увы, не знали, что с ним. Мама очень страдала, они с папой любили друг друга. Но мы были в полной изоляции, в полном неведении. Нас бросили без воды, без света, без продуктов, а оккупанты открыли церкви, театры, магазины. Разобраться голодным, обреченным на смерть если не от бомбежки и пули, то от голода, что гуманнее, было трудно. До сих пор историки и политики пытаются разобраться, где истина. Мы нашими домашними посиделками никого не предавали, мы пытались не сойти с ума и выжить. И такие песенные вечера только душу очищали. Песня, как молитва, помогала выжить. Моя первая учительница по музыке мне всегда говорила: «Когда плохо, садись за инструмент – играй, что на ум придет, играй самое любимое, только играй. Музыка унесет твою боль».

Самое страшное в войну – я говорю как человек, прошедший через это, – не потерять разум от страха, обреченности, отсутствия элементарных бытовых условий. До встречи с тобой мама и я были на грани такого состояния. Знаешь, все, кто видел тебя в Одессе, кто знал тебя не с чужих слов, никогда не позволил бы себе сказать: «Лещенко в оккупированной Одессе развлекал немцев». Не сказал бы, потому что все знали, что не развлекал, знали, скольким людям ты спас жизнь. Ты помог уехать, спрятаться многим евреям и цыганам.

Вот такое письмо я получила из Нетании от Изабеллы: «Здравствуйте, уважаемая Вера Георгиевна! Хотелось бы в вашем лице поблагодарить Петра Лещенко за его помощь в спасении жизни моего родственника Леонида. Ваш муж был мужественный, храбрый, веселый, светлый, жизнелюбивый, честный и высоко порядочный человек. Мой дедушка свято придерживался принципа „где нет корней, там нет ветвей” и хотел, чтобы его потомки знали как можно больше о своей семье и своих корнях. Петр Константинович – часть нашей семейной истории.

Он в нашем доме – символ доброты и смелости. В нашей семье я часто слышала это имя – Петр Лещенко – и конечно же в доме хранятся пластинки с его записями. Я выросла на его песнях. Эти записи, и когда под запретом были, и потом, всегда крутились в доме дедушки моего. В память об этом великом человеке. Пусть земля ему будет пухом и вечная ему память».

Получив такое письмо, я начала переписываться с Изабеллой. Узнала, что она родилась после войны спустя лет десять. Сейчас живет в Нетании, в Израиле. Бывает в Одессе. Ее дедушка прошел войну, был ранен. Когда он с внучкой гулял по Одессе, то показал ей ресторан, в котором ты выступал. Думаю, это был «Северный» – Изабелла не запомнила названия. А твое имя помнит и своим детям расскажет о тебе: «Я готова повторить на весь мир, что это был геройский поступок – укрывательство еврея во время войны. Петр Константинович именно это делал. Дедушка говорит, что знает и других, кого спас Лещенко. Встретиться дедушке с Петром Константиновичем не довелось, так как дедушка был на фронте, а бабушка с детьми находилась в эвакуации, куда дедушка и вернулся с фронта. В Одессу они вернулись после войны и Петра Константиновича уже не застали».

Я знаю и другие подобные истории, но здесь важно, что этот человек, прошедший войну, увидел в тебе спасителя, праведника. И три поколения его семьи знают о тебе, ты стал реликвией, легендой этого дома.

Продолжу рассказ Изабеллы: «Одесса была оккупирована румынами, но как говорят, хрен редьки не слаще. Евреи в то время пропадали целыми семьями. Кто не успел уехать, спрятаться, очень рисковал, появляясь на улицах Одессы. Многие музыканты и мой дядя Леня нашли убежище в ресторане Петра Константиновича. Им дали возможность не только работать при ресторане, но обеспечили питанием, дали угол для жилья. Зная доброту Петра Константиновича, люди приходили к нему с разными просьбами. Наш Ленечка был музыкантом и попросил спрятать его, готов был любую работу выполнять. Лещенко отвел его в ресторан и определил в оркестр. Предупредил, что в ресторане Ленечку не тронут, а на улицу не надо выходить. Лещенко рисковал своей головой. Власти, узнав, наказали бы его. Да не боялся он ничего, потому что был порядочным и храбрым Человеком».

Но это еще не вся история. В следующем письме Изабелла поведала: «К сожалению, мой дядя, спасенный Лещенко, не дожил до Победы. Так уж случилось, что он погиб перед самым освобождением города.

В один из апрельских дней, в перерыве между выступлениями Петра Константиновича, Леня вышел на улицу. Вечер выдался теплым, ничто не предвещало беды. Леня стоял у входа, здесь он увидел лучшую подругу своей матери. Она его узнала: „Леня, ты тут? А я думала, всех евреев перестреляли”. Развернулась и ушла. Леня понял, что надо немедленно бежать, потому что может доставить неприятности Петру Константиновичу. Не доверял он маминой подруге. Вернулся в ресторан за пиджаком, но на выходе его уже ждала та самая подруга, но не одна, а с двумя румынскими полицаями.

Леню забрали, доставили в участок, а там прямо перед входом заставили копать яму. Родная сестра Лени приехала в Одессу, чтобы повидаться с ним, шла мимо участка и увидела брата, который самому себе копал могилу. Полицаи стояли поодаль, курили, о чем-то беседовали между собой. Сестра Беба замедлила шаг, спросила Леню, что он делает. Леня попросил ее не оглядываться, передать родным, что его спас Лещенко, чужой человек, а близкая подруга мамы предала. Тут подошли полицаи, что-то сказали по-румынски, видимо, яма им показалось достаточно глубокой, и они расстреляли Леню на глазах у сестры. Она не могла ни кричать, ни плакать. Пришла в себя Беба в больнице. У нее был нервный срыв.

После войны Беба приехала в Одессу к дедушке и рассказала все, что передал ее Леня: о благодарности Петру Константиновичу, о смерти матери, которая порывалась пробраться в оккупированную Одессу повидать Леню, о предательстве маминой подруги, которая не подозревала, что Леня смог кому-то рассказать о случившемся. Горько было дедушке это слышать, потому что „лучшую и ближайшую подругу” своей сестры он встретил в городе, но тогда еще не знал о ее предательстве. Она же спокойно поговорила с дедушкой, расспросила о своей подруге. Дедушка не терял надежды встретиться с Петром Константиновичем, но узнал, что Лещенко и его жену Веру сослали в лагеря. Мы не понимали и не понимаем – за что? Ведь такой Человек заслуживает почестей и похвалы, а не лагерей, но тогда было все наоборот: белое – черное, черное – белое.

Низко кланяюсь Вам и памяти вашего мужа, великого певца и честнейшего Человека. С уважением, Изабелла».

Нужны ли комментарии к этой истории? Хочу только поблагодарить этих людей за память.