Зеница ока. Вместо мемуаров - Василий Павлович Аксенов

Недвусмысленное его заявление по поводу прошлого даст больше гарантий гражданским свободам, чем любая отвлеченная декларация. Хорошо бы его «технологам» подтолкнуть его в этом направлении. Или, может быть, они подсказывают наоборот?

В российской действительности сейчас какую-то странную роль играет звукосочетание «пи-ар». Иногда кажется, что публика не совсем точно понимает значение этих звуков, похожих — кто спорит? — на крики попугая капитана Флинта: «Пиастры! Пиастры!» Забыта первооснова, public relations, то есть просто-напросто «по связям с обществом», преобладает что-то технологическое, ну, вроде «лапшу на уши».

Либерал — это прежде всего джентльмен, то есть человек с манерами. Это совсем не означает, что он цирлих-манирлих, кисейная барышня. Конечно, он за обедом пользуется салфеткой и не плюется на улице, однако он может употребить сильное выражение, если оно правильно вписывается в стиль. Стиль либерала — это чувство юмора, милостивые государи. Поменьше «звериной серьезности», господа, тогда вы немедленно разпознаете неджентльмена, антилиберала по манерам нахрапа, по жестам хапка.

Считается, что прагматизм неизбежно сопряжен с определенной степенью обмана, с нашей привычной российской обгубаловкой, однако либерал знает, что самым прагматическим способом ведения дел является честность, верность джентльменскому слову.

В несовершенном нашем мире либерал, увы, не может быть толстовцем, однако, сопротивляясь злу, он не может поступиться своей спецификой.

Одним из важнейших вопросов либерального бытия являются отношения с властью. Либерал — это естественный член «конструктивной оппозиции», неважно, существует ли она в виде оформленного движения или просто является общественным настроением. Он не стремится к подрыву правительства, выбранного на конституционной основе. Напротив, конструктивная критика может даже усиливать определенную сторону правительственной деятельности. В любом правительстве, кроме тиранических, проявляются как авторитарные, так и либеральные тенденции. Либерал стоит за усиление последних и за ослабление первых, ибо либеральные тенденции способствуют укреплению гражданских свобод, а следовательно, союзу правительства и народа.

Авторитарные тенденции создают мнимую силу, которая на поверку всегда оказывается барахлом. Либеральные тенденции открывают дверь в клуб цивилизованных и обеспеченных стран. Авторитарные — втягивают в круг восточных сатрапий, таких как Ирак, Ливия, Китай, Иран, Северная Корея, Куба, арафатовская Палестина, где царят жестокость и бесноватость, где народ нищ, а власть жирна.

В случае возникновения влиятельного либерального слоя у «благоустроенного» правительства появится сильный довод для опровержения авторитарного экстремизма и, в нашем случае, для предотвращения «перестройки наоборот», то есть возврата, пусть даже частичного, к советской системе. Власть должна ощущать присутствие в обществе весомой группы граждан, стоящих на позициях конституционного либерализма.

Конституция — это священная корова либерала в том смысле, что он уходит из общества, когда она вырождается в свинью. Леонтович часто цитирует выдающегося либерала Маклакова. Говоря о кратком периоде подлинного применения конституции, тот пишет: «…конституция стала воспитывать и власть, и самое общество». Значит, подлинная конституция становится не только руководством к действию, сводом прав и обязанностей, но и системой воспитания. Только либеральная конституция, основанная на здравом смысле и высокой этике, может выполнять такую роль. Маклаков добавляет: «А настоящая конституция ведь по сути своей не может быть нелиберальной». Говоря о «настоящей конституции», надо постоянно иметь в виду опыт возникновения «фальшивых конституций». Последние не воспитывают в гражданах ничего, кроме свинства.

Каким образом либерал может осуществлять свое право на критику власти? Разумеется, прежде всего через средства массовой информации. Конструктивная оппозиция, как организованная, так и стихийная, невозможна без свободного доступа на страницы печати, в эфир, на экран, в Интернет. Она не может работать в подполье, а будучи втоптана в подполье, перестает существовать. Ее место занимает подпольщик, то есть человек радикальных действий.

В этой связи вызывает беспокойство стремление президентского конгломерата подмять под себя СМИ. Пресловутая концепция «информационной безопасности» может привести — если уже не привела — к возникновению новой непререкаемой «Старой площади». Журналисты начинают работать с оглядкой. Главное достижение постсоветского ренессанса, свободная пресса, может отойти в область шепотковой ностальгии: «А помните, какие при демократии были газеты, какие журналы…»

Либеральное общество немыслимо без частной собственности. Собственность — это одна из самых насущных гражданских свобод. Наличие в стране частных бизнесов создает множество практических и нравственных альтернатив. У гражданина авторитарного государства альтернатив, по сути дела, нет. Всю жизнь он служит одному хозяину, государству, и не может от него уйти, не оказавшись в презираемой касте тунеядцев. В обществе свободного предпринимательства гражданин выбирает себе хозяина или сам становится хозяином. Его доход значительно превышает жалкие подачки государства.

Авторитаризм и коррупция — это естественный симбиоз. Казарменные расценки труда автоматически приводят к воровству и взяткам. «Просвещенное коммерческое общество», обеспечивая повышенный доход, способствует постепенному увяданию коррупции, этого наследия авторитарного социализма. Освободившись от подчинения единственному хозяину, государству, гражданин распрямляется. Он становится индивидуальностью плюралистического толка, то есть либералом.

Государство сейчас настраивает общество против людей, стоящих во главе крупных частных корпораций, так называемых олигархов. Президент бросил деструктивную фразу: «Скоро у нас не останется никаких олигархов». Эта фраза адресована не демосу, а охлосу. Демос спохватится, когда после устранения «олигархов» экономика, а вслед за ней и гражданские свободы начнут быстро погружаться в привычный совковый маразм. Вместо того чтобы ободрить людей, у которых достало смелости в постсоветском хаосе заняться частным предпринимательством, президент ставит их в двусмысленное положение, как это было с «нэпманами» в двадцатые годы. Временами это звучит как монолог в «театре Ионеско». Президент обвиняет «олигархов» в том, что они, построив себе дачи во Франции, развалили наш военный флот. В другой раз он грозит им «дубиной государства». Придуманный «враг» вытесняется из российского экономического, политического да и просто житейского пространства.

В российском обществе пока еще существует нечто, напоминающее либеральный фон. Не все еще позабыли идеалы августовской «революции духа». Увы, новые властные тенденции, похоже, направлены на выкорчевывание этих идеалов. Большевики получают свой коровий хорал. «Несокрушимая и легендарная» продолжает свой поход под прежним устрашающим монохромом. Надо бы еще посадить двуглавого на серп и молот, как в Третьем рейхе имперский орел сел на свастику. Волей-неволей возникает впечатление, что власть как бы испытывает людей: что еще они «скушают», промолчат или заговорят? Медленно, но упорно страну поворачивают вспять.

Оглядываясь на период первых российских Госдум, Маклаков с горечью писал: «История выработала два крайних типа общественных деятелей — “прислужников” и “бунтовщиков”. Независимых, самостоятельных, но лояльных по отношению к власти людей жизнь не воспитывала».

Мне все-таки кажется, что сейчас, по истечении первого постсоветского десятилетия, в обществе появился новый человеческий тип, не бунтовщик и не прислужник, но независимый и твердый либерал, своего рода российский европеец.

Впрочем, может быть, я не прав. Может быть, мы все