Дочь циркача - Юстейн Гордер

Вим умер спустя пару месяцев после того, как в присутствии свидетелей подписал свое завещание. Кеес и Клас явились вместе, чтобы открыть его сейф, с ними пришел также один известный адвокат. Когда они трясущимися от жадности руками открыли заветный сейф, сработало мощное взрывное устройство и все трое погибли на месте. В сейфе не было ни одного бриллианта, а также ни векселей, ни денег. Кеес и Клас получили от брата в наследство только бомбу, но зато в ней было много тысяч карат и смастерили ее на совесть.

Сей гротескный эпизод газеты вскоре окрестили «тройным убийство post mortem», и он имел целый ряд юридических последствий. По завещанию Вим оставлял все свои ценности, кроме того, что лежало в сейфе, Люси вдове Кееса Но у суда не было уверенности, что она не являлась сообщницей убийцы. То, что она все эти годы иногда заходила к Виму в контору, ни для кого не составляло секрета, в последний год она бывала у него особенно часто, чего и не думала скрывать. Может быть, она имела доступ и к сейфу. Кроме того, суду было заявлено, что Люси недавно обращалась к адвокату по бракоразводным, делам, которому сказала, что намерена развестись с Кеесом, ибо их брак оказался неудачным и к тому же бездетным.

Для защиты интересов покойного торговца бриллиантами был назначен адвокат. Ведь никто не верил, что Люси одна сумела подложить бомбу в сейф после смерти Вима. К тому же куда делись все бриллианты? Можно ли было обвинять успешного торговца бриллиантами в тройном убийстве, прежде чем суд не скажет своего слова?

Обвинения Люси никто никогда не предъявлял, но, опираясь на представленные доказательства, суд запретил называть покойного торговца бриллиантами убийцей или тройным убийцей. Или, как выразился судья, «невиновен, пока не доказано обратное!». И наконец он объявил решение суда: о мертвых следует говорить хорошо или ничего.

Из за всех этих судебных разбирательств, газетных статей, а также, возможно, из-за потери мужа Люси решила уехать из Антверпена. За несколько дней до того, как она улетела в Буэнос-Айрес, чтобы поселиться вместе с живущей там кузиной, ей исполнилось тридцать лет, и в ее день рождения к ней явился хорошо одетый господин. Он вручил ей свою визитную карточку и сообщил, что представляет большую посредническую фирму. В руке он держал маленький чемоданчик, который его работодатель просил доставить на дом Люси ван дер Хейден и передать ей лично, но непременно в этот день. Люси расписалась в квитанции и, только когда посланец ушел, открыла чемоданчик. Он был полон бриллиантов. К ним была приложена написанная от руки записка следующего содержания: «Дорогая Люси. Поздравляю тебя с тридцатилетием и желаю тебе счастья. Живи за нас обоих. Твой Вим».

* * *

Моя сеть начала менять характер. В ней появились нити, связывающие моих клиентов между собой. Постепенно эти нити стягивались вокруг меня, опасность нарастала. В сети обнаружилось четыре слабых места, представленных четырьмя группами писателей.

Первая группа состояла из тех, кто оказался не в состоянии довести свои проекты до конца и, следовательно, мог жаловаться на качество приобретенного товара. Я столкнулся со множеством таких сальто-мортале. Они меня забавляли. Смешно ругать «ягуар», если вообще не умеешь водить машину. Водителю надо пенять на себя, а не на автомобиль.

Вторую группу составляли неподкупные. Эти были особенно непредсказуемы, потому что могли не бояться за себя. Все они были неврастеники, и их особенно волновало, что я помогаю другим писателям, некоторых мучил почти параноидальный страх перед тем, что такое вообще может происходить. Они пытались поймать рыбку, но им приходилось ловить ее в океане слухов, и все их попытки были тщетны. Неподкупные тоже пребывали в заблуждении, что мои предложения носят эксклюзивный характер, и это настораживало их еще больше: кому же на самом деле я помогаю? Уж не этой ли новой комете, этому нахальному дебютанту, который под носом у всех отхватил премию критиков?

В третью группу входили должники, не всегда расположенные возвращать мне деньги. В нескольких случаях речь шла об очень значительных суммах. Ни покупатель, ни я не были заинтересованы в том, чтобы широкая общественность узнала, что один из бестселлеров этого года написан на основе сюжета, разработанного не самим автором. Никому из нас не хотелось, чтобы я напоминал о магнитофонных записях, но иногда мне все-таки приходилось прибегать к этому эффективному средству. Если вначале можно было сказать, что «Помощь писателям» носит беспорядочный характер, то теперь особую важность приобретал строгий порядок при заключении контрактов.

И наконец, четвертая группа объединяла тех, кто извлек большую пользу из связи с «Помощью писателям», и в художественном отношении, и в материальном, но кому почудилось, что почва заколебалась у них под ногами, когда они поняли, что в сеть попало много добычи. Чем больше пользы им приносили мои услуги, тем значительнее казалась глубина падения и тем больше они начинали опасаться за свою репутацию. Им было стыдно, что они пользовались посторонней помощью, они чувствовали себя опозоренными, оттого что попались на клейкую бумажку. Это понятно. Но кто же виноват, что они не устояли перед искушением купить мои услуги?

Даже поняв, что я крупный поставщик, отдельные клиенты поддавались соблазну и заключали со мной новые контракты. Они сознавали, что, возможно, находятся на тонущем корабле, но, зараженные вирусом жадности, пренебрегали опасностью. Как и наркоманам, разговоры о том, что расплата неминуема, казались им пустой болтовней. Я спросил у одного из них, не боится ли он, что будет разоблачен после смерти. Но он только покачал головой: какая разница, ведь его уже не будет в живых. Это заявление, показавшееся мне бесстыдным, было типично. Постмодернистская цивилизация не питает почтения к посмертной славе. Жизнь — это парк удовольствий, и мысль многих писателей работает только до закрытия парка.

Другое дело, что эти клиенты могли все-таки меня ненавидеть. Нет никакого противоречия в том, что наркоман ненавидит наркоторговца.

Я сохранял полную невозмутимость, пока однажды не прочел в немецком журнале «Шпигель» весьма хвалебный отзыв о романе про шахматы, который вышел в Германии. Я достал этот роман, проглотил его за один присест и был изрядно шокирован.

В основу романа была положена та самая история, которую я много лет назад на Фрогнерсетере рассказал Марии незадолго до того, как она от меня забеременела. Автор немецкой версии изменил некоторые детали, дал героям новые имена и перенес действие на немецкую почву, но сюжет был мой, иногда вплоть до мелких подробностей. Написала его некая Вильгельмина Виттманн, ее имя мне ни о чем не говорило, но это мог быть и псевдоним.

Эту шахматную историю я рассказывал только Марии, тут у меня не было никаких сомнений. Если я до сих пор никому ее не продал, то лишь потому, что не нашел никого, кто был бы способен достойно воплотить мой замысел. Оставались только две возможности: Мария рассказала историю о лорде Гамильтоне какому-то писателю. Или — и с этим мне было еще труднее смириться — за псевдонимом скрывалась она сама. Рассказчик блестяще справился со своей задачей, я был удовлетворен результатом, хотя для меня этот рассказ был неразрывно связан с Шотландским нагорьем.