Под крики сов - Дженет Фрейм

поставила Шэрон у кромки воды, где плещутся крошки-волны, и она перебирала ножками по песку и пыталась набрать пену в ладони, чтобы отправить в рот. Бедная маленькая Шэрон. Малышка не могла взять в толк, что произошло, когда пена растаяла и у нее в руках ничегошеньки не осталось. Тогда я дала ей одну из лопаток, и она сидела рядом с нами на покрывале, стуча лопаткой по песку, воркуя и пуская пузыри. Я думаю, скоро Шэрон начнет ходить, потому что она уже умеет осторожно красться, держась одной рукой за опору, и она на удивление проворна, даже проворнее мальчиков в этом возраста, хотя Марк начал ходить очень рано. Так или иначе, теперь они все лежат в своих постелях, их милые мордашки покрыты поцелуями, а Тим слушает радио. Он только что закончил работу над отчетом о продажах.

Воскресенье

Прошлой ночью я бросила делать запись в дневнике, чтобы посидеть с Тимом и послушать радио. Как уютен мир, и как мне повезло, что я любима и оберегаема. Я нашла роман «Шагреневая кожа» француза по фамилии Бальзак. Не уверена, понравится ли он мне, но я встретила в городе миссис доктор Бродфут, и она порекомендовала мне эту книгу, и теперь ее нельзя не прочесть. Одолела первые три страницы. Пока не забыла, надо сказать, что на прошлой неделе попала на сеанс ЗАМУЖЕМ ЗА ЧУДОВИЩЕМ, и картина показалась мне местами довольно непристойной. Я не упомянула о фильме миссис доктор Бродфут, подумав, что он не достоин стать темой для светской беседы, хотя он и французский; но потом я узнала, что все местные интеллектуалы смотрят этот фильм, и пожалела, что не упомянула о нем миссис Бродфут, компенсировав то, что я не слышала о «Шагреневой коже» Бальзака. Но теперь для сожалений слишком поздно.

25 февраля. Понедельник

Утро выдалось ужасным. Я купила пару туфель на распродаже и, придя домой, обнаружила, что правая сдавливает мне стопу, а поменять нельзя. О, как я ненавижу этих жеманных продавщиц.

Сегодня пришло письмо от матери, в нем та же самая песня, что все хорошо и благополучно. О, ее я тоже ненавижу, скорее бы она положила конец своим страданиям и умерла. Она вроде бы уже давно болеет. Пишет, что папа был в больнице, разговаривал с врачом Дафны. Саму Дафну он не видел, так как она недостаточно здорова, чтобы принимать посетителей. Он сказал, что лечебница утопает в цветах, там большие лужайки и ухоженные дорожки, – в общем, настоящий рай для бедных умалишенных. Без сомнения, они счастливее там, чем во внешнем мире. Но как я покажусь людям на глаза, если кто-то узнает, что моя сестра в лечебнице? Я поражена отцовской смелостью, обычно он весьма неохотно совершает ответственные поездки или сделки. Он бросает курить. Боится заболеть раком.

11 марта. Понедельник

Тим дразнит меня по поводу количества косметики и говорит, что мне надо привести в дневнике подробный список баночек и скляночек. Итак, я приняла вызов и сейчас напишу отчет о своих ритуалах красоты. Я могла бы написать целую страницу про макияж, ночные кремы и увлажняющие лосьоны, про тональную основу (я использую жидкую – недавно перешла на «Вистерия Пич Блум»), про губную помаду (мой любимый оттенок «Красный гренадер», а также «Мак» и «Пунцовое пламя»), про пудру для лица (в последнее время я отказалась от декоративной косметики, потому что она забивает поры), шампунь для волос (в какой красивой бутылочке он продается – вот уж действительно платишь за флакон). Да, еще про мою компактную пудру, духи, масло для ванны, дезодорант и то ужасное средство, которое убирает волосы с подмышек и легкую тень над верхней губой. Я уверена, что в составе есть известка, которая попросту выжигает волосы, и на упаковке написаны пугающие предостережения, большими буквами:

НЕ ДОПУСКАТЬ ПОПАДАНИЯ В ГЛАЗА.

Меня от этих слов бросает в дрожь, потому что я всегда боялась ослепнуть. Как ужасно быть слепым.

Вот, на описание моей косметики ушла почти страница, и Тим вновь надо мной смеется. Дорогой Тим! Похоже, мы уедем на юг раньше, чем я думала.

Отказаться от переезда я не могу. Но Уаймару! Мертвый город, где никто не улыбается, а пожилые женщины судачат о каждой, кто осмелится надеть открытый топ или раздельный купальник. Полагаю, меня будут считать вернувшейся блудной дочерью, словно у меня нет ни социального положения, ни достоинства, ведь там во мне видят девочку, которая когда-то жила в городе и ходила в местную школу. И они станут гладить моих детей по головам и улыбаться, замечая сходство со мной, которого я сама не замечаю, и я почувствую себя сбитой с толку и невнимательной. И если мой отец приедет в гости, он начнет кричать на детей так же, как кричал на нас. Он будет вести себя властно и, когда ему что-то понадобится принести, скажет Марку:

– Сбегай для дедушки, да поживей, малец.

Он велит, чтобы их было видно, но не слышно, испортив всю мою детскую психологию. А моя мать будет вмешиваться, подмигивать детям и угощать их конфетами, прекрасно зная, что сладкое им нельзя, засыпать подарками и рассказывать истории: Однажды, давным-давно…

– Однажды, давным-давно, ты знаешь, что случилось давным-давно? – Не-е-е-т. – Что ж, тогда я тебе расскажу.

Моя мама снова помолодеет и будет счастлива, воображая, что дети ее собственные, и станет для них кладезем мудрости и волшебной феей, которую дети зовут бабушкой.

И будет держать в кармане сласти, чтобы совать их внукам в рот?

Нет, это лишь мечты, им не суждено сбыться. Отец раздражительный и нервный, мать увядшая и почти при смерти.

О, мне вдруг захотелось к старой черноволосой бабушке, которую мы представляли негритянкой; она сидела, словно вулкан, в длинном черном платье посреди кукурузы и картошки в своей Вирджинни: моя бабушка мудрая и так долго нагревалась солнцем, что пахла едой, и я взбиралась к ней на колено и зарывалась носом и ртом, как каннибал, в ее кожу, исходившую паром.

Не стоит мне мечтать об этом. Я боюсь ехать в Уаймару. Мир детства расширяется с каждым желанием ребенка, и его можно даже носить, как волшебный плащ, на плече. Я вернусь в Уаймару и найду его, как шагреневую кожу, которая будет сморщиваться от каждого моего желания, пока не станет меньше морщинки между большим и указательным пальцами.

А потом – Тоби и свалка, на которой построен наш дом. Я запрещаю себе о них думать.

Утро

Прошлой ночью в постели я рассказала о своих страхах Тиму. Он ангел, который умеет сделать так,