Несовершенный человек. Случайность эволюции мозга и ее последствия - Гари Маркус

Вероятно, самая большая проблема с грамматикой не в сложности построения деревьев, а в составлении предложений, которые можно четко разобрать, если нам это понадобится. Поскольку наши предложения понятны нам самим, мы исходим из того, что они понятны и слушателям. Но часто это бывает не так. Как обнаружили инженеры, когда начали пытаться строить машины, понимающие язык, существенная часть того, что мы говорим, звучит неоднозначно.[44]

Возьмем, например, казалось бы, простое предложение:

Put the block in the box on the table.

Обычное предложение, но на самом деле оно может означать две вещи: просьбу положить конкретный пакет, который находится в коробке, на стол либо просьбу взять какой-то пакет и положить в определенную коробку, которая находится на столе. Добавьте другую клаузулу, и мы покажем четыре возможности:

• Put the block [(in the box on the table) in the kitchen].

• Put the block [in the box (on the table in the kitchen)].

• Put [the block (in the box) on the table] in the kitchen.

• Put (the block in the box) (on the table in the kitchen).

Большую часть времени наш мозг защищает нас от усложнения, автоматически стараясь по-своему взвесить все возможности. Если мы слышим Put the block in the box on the table и есть именно один пакет, мы даже не задумываемся о том, что предложение может означать что-то еще. Сам по себе язык нам об этом не говорит, но мы достаточно умны для того, чтобы связать то, что слышим, с тем, что это может означать. (Говорящие также используют ряд «паралингвистических» приемов вроде мимики и жеста для того, чтобы дополнить язык; они могут еще и посмотреть на слушателя, чтобы убедиться в том, что их поняли.)

Но такие трюки занимают нас до поры до времени. Когда мы не можем подобрать подходящий ключ, коммуникация усложняется, и это одна из причин, по которой мейлы и телефонные звонки чаще ведут к взаимонепониманию, чем личное общение. И даже когда мы обращаемся непосредственно к аудитории, если мы используем неоднозначные высказывания, люди могут просто ничего не заметить, они могут решить, что поняли правильно, хотя это и не так. Недавно в одном исследовании, ставшем настоящим откровением, студентов колледжа попросили прочитать вслух несколько грамматически неоднозначных[45]предложений наподобие Angela shot the man with the gun (в котором пистолет может быть как оружием убийцы Анжелы, так и огнестрельным оружием, которое по случаю жертва имела при себе). Их заранее предупредили, что предложения неоднозначные, и разрешили сколько угодно пользоваться акцентами (подчеркнуто произносить слова); вопрос состоял в том, смогут ли они сказать, когда именно они успешно передают смысл, который они вкладывают. Оказалось, что большинство декламаторов не справились с заданием и понятия не имели, насколько они были плохи. Почти в половине случаев, когда испытуемые считали, что правильно передали смысл, на самом деле не были поняты своими слушателями.[46](Да и слушатели были ненамного лучше, часто полагая, что все поняли, когда это было не так.)

В самом деле, определенная часть работы, которую профессиональные писатели должны делать (особенно если они пишут нехудожественную литературу), состоит в преодолении языковых ограничений, когда надо тщательно проверять текст, чтобы убедиться, что нет туманных «он», которые могут относиться и к фермеру, и к его сыну, нет неправильно поставленных запятых и т.д. Как сказал Роберт Льюис Стивенсон: «Трудность литературы не в том, чтобы писать, а в том, чтобы писать то, что имеешь в виду». Конечно, иногда двусмысленность бывает намеренной, но это другая история; одно дело – оставить читателя с чувством решения трудной задачи, а другое – случайно вызвать у него замешательство.

Соединим все факторы вместе – неумышленная двусмысленность, избирательная память, поспешные суждения, произвольные ассоциации и хореография, деформирующая наши внутренние часы – и что в результате получается? Туманность, субъективность и язык, подверженный неправильной интерпретации, не говоря уже о голосовом аппарате, более причудливом, чем волынка, изготовленная из ершиков для чистки трубок и картонной арматуры. Как сказал лингвист Джефф Паллум, «английский язык – во многих отношениях дефектное творение эволюции, изобилующее недоработанными элементами, грубыми дизайнерскими просчетами, неровными гранями, глупыми упущениями и пагубной и извращенной неупорядоченностью».

Как это сформулировала психолингвист Фернанда Феррера, язык «хорош в меру», он несовершенен. Большую часть времени мы справляемся, но иногда сбиваемся. Или даже заблуждаемся. Некоторые люди вряд ли заметят, например, ошибку, если вы спросите их: «Сколько животных Моисей взял в ковчег?»[47]Еще меньше людей заметят, что предложение More people have been to Russia than I have то ли грамматически некорректно, то ли не согласовано (в зависимости от точки зрения).

Если бы язык был спроектирован умным инженером, переводчики остались бы без работы и языковые школы «Берлитц» были бы доступны, как бигмак на вынос. Слова систематично соотносились бы друг с другом, и фонемы произносились бы одинаково. Вы могли бы точно говорить всем этим телефонам с системами речевого ввода, чего вы от них хотите, и быть уверенными, что они поняли вас. Не было бы двусмысленности и неупорядоченности. Люди говорили бы то, что они имеют в виду, и имели бы в виду то, что говорят. Увы, все наоборот. Наши мысли застревают на кончике языка, когда мы пытаемся припомнить нужное слово. Грамматика связывает нас по рукам и ногам. (То ли «И тот и другой ключ от кабинета лежат…», то ли «И тот и другой ключ от кабинета лежит…» Ну да ладно.) Синтаксис с ходу не поддается.