Эпохи холст – багряной кистью - Александр Владимирович Плетнёв
Шрифт:
Интервал:
– Понимаю.
– И ещё, – всё же пытался отговорить, – ты там кому-то нужен? Что ты можешь предложить?
– Я на «Князе Суворове» нормально так с Коломейцевым… язык общий нашли. А он у Рожественского флаг-офицер. Капитан второго ранга. У меня в ноуте…
– Зачем тебе ноут? Рожественскому столько в бумаге с принтера передали (мы ж с тобой и формировали), что хватит на лет пять смаковать.
– Я решил!
«Ямал». Где-то в районе Великой Сибирской полыньи
– Что там у тебя с попом приключилось?
– Так шастает где не надо, – хмыкнул Шпаковский, – он, ясное дело, постучался… А я ж не слышу!! Тут пауза между треками – он, видимо, за приглашение «войти» принял. Ну и вошёл. Потом летел по трапам, ужаленный децибелами.
– И прямиком ко мне, – тоже не сдержал улыбки Чертов, – «бесовская музыка»!
– Наезжал? – удивился Вадим Валерьевич.
– Ещё чего. У него другие методы. Говорит: «по музыкальной гармонии можно понять духовный мир поколения».
– Ха! Не лишено разумности. Поставить бы ему рэп… да ещё какой-нибудь доморощенный россиянский – бесталанный полудебильный речитатив, тут уж точно бы проникся деградантами от музыки. Вообще меня удивляет! Я хоть парням и говорил (всем в экипаже довёл), чтобы думали, прежде чем что-то языками ляпать! И чтоб видео всякие с фильмами из личных запасов напоказ нашим «туристам» фильтровали! Но неужели ни один шутник ещё не поставил батюшке жуткие ужастики или чего-нибудь типа «Порнократии»?
– Не такие уж они безвинные в эти времена были. Ничего страшного. Правда, это пока мы на своей территории. А ступим на землю, под скипетр, тут-то за нас и возьмётся инквизиция.
Андрей Анатольевич махнул рукой, дескать «ладно уж», переводя тему:
– Что там у нас по беженцу?
– Авелану сообщили, – начал отчёт начбезопасности, зачем, собственно, и явился, – только если этот тип, Тютюгин, окажется на эскадре, думаю, Рожественский и без наших воплей знает, что делать. И понимает всю серьёзность ухода информации на сторону. Будет держать его у себя на флагмане, а то и взаперти. Соответственно, как ноут, так и всякая бытовая артефактная мелочь, что он с собой прихватил, входят в список уничтожения при угрозе захвата противником. Как и сам «беглец-заяц», если что. Только попадёт ли он к Рожественскому? После телеграммы Авелана во Владик, как только «Лена» прибудет в порт, этого путешественника арестуют, и все дела. Под личную ответственность Дубасова.
– А дальше – поездом под конвоем в Питер? На Мурман? Через всю страну.
– А другого я не вижу, – развёл руками Шпаковский.
– М-м-м… чудило, – вырвалось у кэпа, – утечку по нашему экипажу удалось предотвратить?
– Да! Из осведомлённых только начальник связи. И есть подозрение на меха старшего – он с нашим «дезертиром» в последнее время чаще всех общался. Сам он отнекивается, «дурака» включает, дескать, «знать не знаю» – тёртый калач. Сказано – «дед»[20]. Но мой намёк на крайние меры понял правильно.
Чертов кивнул, отвернувшись к иллюминатору.
Проблема беглеца имела ещё один аспект – внутренний. Это дурной пример для всего экипажа. Ушёл на сторону один, будет соблазн и у ещё кого-нибудь. Ко всему ещё, чёрт возьми, урон авторитету начальства на судне.
Самое простое решение, как сохранить лицо, предложил, как ни странно, наместник:
– Господа, как я понял, сей прохиндей является не только специалистом-гальванёром, но и имеет некие знания по нынешней войне. В таком случае можно представить, что это был не самочинный побег, а санкционированное капитаном поручение. Дабы оказывать посильные консультации Зиновию Петровичу. Правда Рожественский слывёт крутым нравом (Алексеев усмехнулся), так что скорей пошлёт советчика куда подальше.
Но это уже частности.
В иллюминаторе за бортом проплывал весьма крупный айсберг, белеющий на солнце оплывшими гранями.
«Надо втык вставить рулевому, – подумал Чертов, – уж больно близко проходит. Ведь с наветренной прёт дура-глыба».
Великая Сибирская полынья даже в более минусовых погодных условиях оставалась «полыньёй». Лишь исхудала в ширину – тянулась извилистой кишкой, забитая плавающими льдами.
А поднявшийся северный ветер нередко гнал вот таких вот кристальных шатунов.
– …так что, – возвращается голос помощника, – можно сказать, «беспорядок возглавили», коль не смогли пресечь! Молодец наш «его высокопревосходительство». Соображалка у него работает – хороший ход предложил.
Взгляд капитана давно помутнел, витая в других сферах. Продолжая глотать пространство до самого горизонта, он вдруг спросил:
– Всё-таки какими силами нас сюда забросило? Из двухтысячных в русско-японскую. Вчера Алексеев в разговоре ввернул словосочетание «горизонт событий». Но не в понятии астрофизики, конечно.
Он, перелопачивая гору файлов, заваленный данными, просто не в состоянии так быстро охватить весь исторический период. Поэтому из него это прозвучало как некая отдалённая информационная перспектива, которая лежит вне первичного осмысления.
А я вдруг подумал… в башке эдакое – бум! Нечто «устами младенца»…
Горизонт событий – воображаемая граница. Как-то он там делится на «горизонт событий прошлого» и на «горизонт событий будущего». «Горизонт событий прошлого» в свою очередь разделяет явления сущего на «изменяемые» с «неизменными». Это… как будто про нас!
Для нас существует наше прошлое 1904 года. По крайней мере, оно было, оно у нас в файлах и памяти! И более – до сих пор существует в квантовом исполнении, так сказать.
Мы его видим здесь и сейчас, щупаем его руками, но оно уходит за горизонт событий по мере изменений, что мы же и внесли. То есть переходя из состояния «неизменное» в «изменяемое».
– Запутанно, но пока принимаю, – успел вставить Шпаковский.
– Далее! Существует и «горизонт событий будущего»! Граница – почти цитирую, разделяющая события, о которых можно что-либо узнать, хотя бы в отдалённой перспективе, от событий, о которых узнать уже ничего нельзя! И снова, чёрт меня побери, про нас!
Это те события, которые в наших знаниях произойдут. Они и текут вроде бы своим чередом, но! С теми изменения, что мы несём, некоторые из них уже не произойдут – уйдут за горизонт событий, будь я неладен!
– Да-а-а! Где тот психдиспансер, который по тебе плачет. Ты это всё запиши, мы эти твои измышления потом с нашими любителями-теоретиками причешем. Даже любопытно, хотя ни черта, прости, непонятно! Могу лишь присовокупить ко всему тобою сказанному и уже отмеченному!
Первое! Примем то, что ткань времени неотделима от материи и вещества, – привет Эйнштейну. Второе! Казалось бы, всё сущее есть цепь случайностей и нелепиц – это уже по товарищу Брэдбери. Однако!
Это третье! Однозначно существуют неизменяемые события!
Как то: царь Николай
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!