С тобой навсегда - Татьяна Ковалева

«Он же великан! Настоящий великан».

Когда Петер начинает опять целовать мне шею, я уже так накалена, что едва не вскрикиваю. Руки мои внезапно сами по себе обращаются в лапы кошки. Пальцы, как когти, впиваются ему в спину. Петер вздрагивает, отпускает меня на секунду, и тогда я с силой отталкиваю его.

Петер смотрит на меня недоуменно.

— Уходи! — говорю я ему в лицо.

— Почему, Люба? Что случилось?

«Сережа никогда не целовал меня так. Он всегда был нежен. Он был идеален. Он был… — я не хочу продолжать этот логический ряд; я помню, каким был Сережа. И руки мои у него на спине никогда не обращались в лапы кошки!..»

— Уходи! И не приходи больше!

— Но почему?

— Не надо объяснений.

Скорее всего в глазах моих в эту минуту горит огонь. В свете этого огня Петер Фолькер, который только что был львом, становится ягненком.

— Люба! Я обидел тебя?

Я не могу ответить на этот простой вопрос, потому что сама не понимаю себя. Думаю, что именно то состояние, в коем я пребываю сейчас, и называется — закусить удила. Я их «закусила» крепко.

Подойдя к двери, я распахиваю ее настежь.

— Уходи, Петер! Чая не будет.

Он растерянно (но не жалко, нет!) разводит руками, с сожалением оглядывается на меня и выходит на лестничную площадку. Останавливается возле лифта, опять оглядывается.

Я закрываю дверь.

Слышу, лифт загудел через минуту. Слышу, раскрылись дверцы. Лифт ушел.

И тут силы оставляют меня. Я сползаю по стенке на пол, я сижу на корточках в уголке и плачу. Я в прямом смысле слова заливаюсь слезами и размазываю макияж.

Я такая одинокая сейчас в этой полупустой прихожей. И несчастная… Несколько минут назад эта прихожая не казалась мне пустой. Она была самой наполненной из всех прихожих в мире. Она полна была любви, которую я непонятно почему прогнала. Дура я, дура! Прогнала собственное счастье! Все произошло так внезапно и непонятно… Почему? Почему?..

«Понятно, тебе не по сердцу Кандидат. Он, кроме своей мамы, вряд ли кому-то вообще по сердцу. Но Петер-то тебе чем не угодил? Красавец-парень, герой-любовник. Или ты не заметила, как глазели на него в театре девушки с сигаретками? Что ты хотела своим поступком сказать?»

Я плачу навзрыд.

Теперь я думаю, что тот человек, который сумеет понять веяния души, капризы сердца и взбалмошные поступки старой девы, должен быть как-то по-особому отмечен Господом.

Уже за полночь, когда запас моих слез иссякает, а мысли теряют остроту, я поднимаюсь из угла. Тяжко вздыхая, сбрасываю с себя одежду и босыми ногами прохожу по платью в ванную.

Я долго стою под душем. Прохладная вода остужает мое разгоряченное сознание.

«Кто виноват? Конечно, не Петер… Может, он только чуть-чуть поторопился. Но он не был груб. И он, наверное, может быть хорошим любовником. О, да! Он умеет заворожить… и понимает толк в ласках… Ведь даже Сережа никогда не целовал меня так, чтоб я забывала себя и чтоб руки мои обращались в лапы кошки! Ах, Петер, зачем ты ушел? Зачем ты послушался меня, милый Петер? Неужели не знаешь, как капризны могут быть женщины?..»

Я выключаю воду.

«А может, он не ушел? — загорается в сознании сумасшедшая мысль. — Может, он все еще ждет возле лифта? Ждет, что я одумаюсь?

Не вытираясь, я накидываю махровый халат на плечи и бегу в прихожую. Тихонько открываю дверь и смотрю в полутемный коридор. Никого нет на лестничной площадке. Во всем доме, еще не полностью заселенном, царит тишина.

Я захлопываю дверь и прижимаюсь к ней спиной.

«Совсем с ума сошла от такой жизни!»

Не задумываясь особо, от какой «такой» жизни я схожу с ума, вытираю полотенцем волосы и ложусь спать.

«Петер, Петер…»

«Петер, Петер…» — моя первая мысль поутру.

На работу я иду в подавленном состоянии. Я даже не выспалась, ибо мне снились какие-то кошмары. По дороге припоминаю… Я видела во сне взволнованное море и доисторических животных типа лох-несского чудовища, глядящих на меня из глубины…

Едва я сажусь за стол в приемной, — начинаю ждать. Он придет, он не может не прийти. Он же умный человек и как будто знает, как обращаться с женщинами. И со строптивыми тоже! Он мужчина наконец и должен уметь прощать! А если он прощать не умеет, то о нем не следует и думать, не следует жалеть.

«Нет, нет! Он не такой!»

Я жду активно — барабаню пальцами по столу. Поминутно оборачиваюсь на входную дверь.

А может, он позвонит? Я гляжу на телефон городской связи.

«Ну же! Звони!..»

Но телефон не звонит. Он сегодня вообще как будто умер.

Так проходит час, потом другой. Я поглядываю за окно, кусаю от расстройства ногти.

«И что это на меня нашло вчера! Без сомнения, он поспешил: нельзя так — очертя голову — бросаться на женщину в атаку в первый же вечер… — пытаюсь разобраться. — Женщина (не всякая, конечно, но, думается мне, в подавляющем большинстве) — существо достаточно пассивное и несколько инертное. Женщина любит в общении с мужчиной плавность, мягкость. Ей нужно успеть привыкнуть к этому мужчине, привыкнуть к динамике, к малейшим изменениям в его поведении. Ей нужно успеть почувствовать себя, взлелеять ростки своих эмоций. И только тогда… оглядевшись по-хозяйски в себе и в нем, позволить себе и ему… переход в новое качество! — тут я усмехаюсь горько. — Я такая умная — аж тошно! А совсем одна! Я могла бы вчера и помягче не позволить ему. Непременно нужно было человека выгонять? Унизить? Чтобы человек, который вдруг стал тебе дорог, стоял в растерянности возле лифта? Взбалмошная, неуправляемая… почти социально опасная… Тебе в дурдоме — самое место. Нет, не случайно, не случайно… ты одна!»

Я вздыхаю, глядя на телефон.

«Хватит уже ругать себя. Нет смысла. Он не придет. Если бы его приход хоть чуточку зависел от степени моего самобичевания, я бы сейчас изругала себя до смерти! Я бы сплела для себя плеть! И вообще надо что-то менять в своей жизни. Вот хотя бы стиль. Никогда, ни при каких обстоятельствах — не ругать себя, не внушать себе ежедневно того, что ты глупая и не приспособленная к современной жизни женщина».

В эту минуту резко звонит городской телефон.

Я подскакиваю, как ужаленная. Хватаю трубку.

Но тут же угасаю. Это звонят из слесарных мастерских — выполнили наш заказ, сделали «станки» для нового спектакля.

Едва не плачущим голосом говорю:

— Обождите минуточку. Я переведу телефон на кабинет начальника.

К концу дня я немного успокаиваюсь, почти смиряюсь с мыслями, что он не придет. Не придет никогда. И никто в этом не виноват, кроме меня самой. Впрочем, я приблизительно знаю, где он живет. Но это ничего не меняет. После того, как я его прогнала, — пусть и не совсем справедливо, — я ни за что не сделаю первый шаг.