Клуб убийств по четвергам - Ричард Осман

— Как чудесно! — восклицает Элизабет. Не самое достойное поведение, но никогда не знаешь, что пригодится. И, право слово, что ей делать, если человек сам вытатуировал на себе столько личных сведений?

— Надеюсь, мы еще увидимся, Богдан.

— И я надеюсь вас увидеть, Марина.

Элизабет провожает его взглядом до тяжелых чугунных ворот, за которыми он со своей лопатой скрывается в Саду вечного покоя.

Лопата иной раз заменяет экскаватор, думает Элизабет, спускаясь с холма. Ей приходит в голову еще один вопрос. Не одной ли системы сигнализации у Яна Вентама и Тони Каррана? Если да, Ян легко мог попасть в дом Тони. Если бы счел нужным. А она готова спорить, что счел. При следующей встрече она спросит Богдана.

Внизу Элизабет видит, что ворота заперты на висячий замок, который охраняют три женщины, в том числе Морин Гэдд — та, что играет в бридж с Дереком Арчером. На взгляд Элизабет, очень плохо играет.

Элизабет перелезает невысокие ворота и, спрыгнув с другой стороны, оказывается в средоточии событий. Сколько она еще так сможет? Три года, четыре? Ей виден Ян Вентам, вылезший из машины, чтобы встретить Криса Хадсона с Донной де Фрейтас. Пора присоединяться к веселой компании, думает она и трогает за плечо Джойс. Рядом с ней спит в кресле Бернард — это по крайней мере объясняет, почему Джойс не пришла полюбопытствовать.

Теоретически Элизабет не против охоты на мужчин, если вам такое нравится, но неужели Джойс еще не надоело?

Когда подоспела Элизабет, Бернард уже спал — на мой взгляд, к счастью, потому что он очень разволновался. Он уже утром, когда я к нему постучала, выглядел усталым. По-моему, он не спит ночами.

Мы с Элизабет подошли к Донне и Крису, а по пути прихватили Рона. Тот был как огурчик, приятно видеть. По свежим следам вот все, что я запомнила.

У Донны какие-то особенные тени для век — я все хочу спросить, что за тени, но пока не спрашивала. В общем, переговоры вел старший инспектор Хадсон, в своем роде очень внушительный. Он что-то такое говорил Яну Вентаму. Ян Вентам потребовал убрать нас с дороги и подкреплял требования бумагами. С виду все справедливо.

Старший инспектор Хадсон сказал, что хочет поговорить с проживающими, а Рон сказал, чтобы поговорил лучше с ним (Роном). Еще Рон сказал, чтобы Ян Вентам засунул свои бумаги куда пословица велит. Это, как вы знаете, для Рона обычное дело. Тогда Донна предложила, не поговорить ли инспектору Хадсону лучше со мной. Мол, у меня тут самая трезвая голова.

И вот инспектор Хадсон объяснил мне юридические тонкости и предупредил, что вынужден будет арестовать всех, кто заблокировал экскаваторы. Я сказала, что, конечно, никого он не арестует, и он признал, что это правда. Так мы и вернулись на прежние позиции.

Потом Рон спросил старшего инспектора Хадсона, доволен ли он собой, а старший инспектор Хадсон ответил, что он толстый, пятьдесят один год, семейная жизнь не сложилась, так что в целом нет, не доволен. Тут Донна улыбнулась. Он ей нравится — не так, но нравится. И мне тоже. Я собиралась сказать ему, что он совсем не толстый, но у него и в самом деле лишний вес, и медсестра не должна подслащивать пилюлю, даже когда хочется утешить. Так что я посоветовала ему ничего не есть после шести — это главное средство от диабета, — и он меня поблагодарил.

Потом встрял Ибрагим, он посоветовал старшему инспектору Хадсону попробовать пилатес, а Донна сказала, что она бы дорого дала, чтобы на это посмотреть. Ян Вентам не пожелал присоединиться к приятной беседе, а заявил Донне и старшему инспектору Хадсону, что он платит им жалованье. Донна спросила, нельзя ли в таком случае попросить прибавки, и тогда Ян Вентам разорался, много чего наговорил. Люди без чувства юмора никогда не прощают шуток. Но это между прочим.

Так вот, Ибрагим — он очень хорошо умеет улаживать конфликты, обращаться с неадекватными людьми и выбираться из тупиков — вмешался и предложил «немножко проредить толпу», чтобы всем легче дышалось. Решили так и сделать.

Ибрагим подошел к пикнику у баррикады — там веселье было в разгаре — и предложил всем, кто не хочет попасть под арест, убрать с дороги свои кресла. Тут кое-кто из любителей свежего воздуха рассосался. Колин Клеменс первым. А когда Ибрагим сказал, что им только нужно освободить дорогу, а смотреть никто не запрещает, начался настоящий исход. Хотя и не быстрый, потому что в нашем возрасте подняться с шезлонга — это целая войсковая операция. Раз сел, так сиди целый день.

В конце концов образовалась следующая расстановка сил. Баррикада и крепко запертые ворота за ней — сцена, а удобно расположившаяся в креслах толпа — зрительный зал. А кто был на сцене? Там была Морин Гэдд, та, что играет в бридж с Дереком Арчером (подозреваю, там не только бридж, но вслух не скажу), Барбара Келли из Рёскина, которая однажды вынесла из «Вайтроз» целую форель и сослалась на деменцию (вы не поверите, сработало!), и Брона, фамилии не помню, она у нас недавно, и я ничего о ней не знаю. По воскресеньям я вижу, как все три спешат к католической обедне, а час спустя плетутся обратно. Они приковались к воротам велосипедными замками.

А перед ними? От баррикады остался всего один человек. Он проснулся, но сидел неподвижно, прямой и строгий, ужасно торжественный: Бернард. Мне казалось, это на него не похоже, но у него, должно быть, очень эмоциональное отношение к этому кладбищу. Вы бы его видели! Последний часовой, как Генри Форд, или Мартин Лютер Кинг, или царь Мидас. Этого уж Рон не вытерпел, схватил кресло и уселся с ним рядом. Из солидарности или чтобы урвать долю внимания, кто знает. Но я рада, что он это сделал. Я очень гордилась обоими — моими упрямыми мальчиками.

(Я, кстати, имела в виду не царя Мидаса, а короля Кнуда.)

Вентам тем временем отошел к своей машине вместе с Донной и Крисом.

Я налила Бернарду и Рону по чашечке чая и сама уселась, решив, что веселье подходит к концу.

Но тут подъехало такси, и началось самое веселье.

Простите, звонят в дверь. Через минуту вернусь.

Отец Мэттью Макки всегда любил поболтать с таксистами. Они теперь чаще всего мусульмане, даже и в Кенте, и ему приятно ощущать родство душ. Кроме того, они хорошо относятся к воротничку священника. Но сегодня Макки молчал всю дорогу.

Он с облегчением видит, что ворота к Саду еще заперты, а экскаваторы простаивают на прицепе. Как раз на такой случай он оставил номер своего телефона на церковной доске объявлений, и по этому-то номеру позвонила с утра какая-то Морин Гэдд, пообещавшая также «поднять войска по тревоге».

Насколько понимает Макки, войска эти — три женщины в черном, столбами стоящие у ворот. Перед ними в креслах женщина и двое мужчин, на вид не подходящие к обстановке. Присмотревшись, Макки узнает в одном из мужчин джентльмена, так горячо высказывавшегося на собрании. А тот, что посередине, — не его ли каждое утро можно видеть на скамье? Но, кем бы они ни были и что бы ими ни двигало, он очень рад такой пастве. По сторонам от ворот толпятся человек пятьдесят жителей поселка — сидят, смотрят, ждут представления. Отлично, будет им представление. Отец Макки полагает, что это его последний и единственный шанс.