Русская военно-промышленная политика. 1914-1917. Государственные задачи и частные интересы - Владимир Поликарпов

В предвоенное десятилетие постоянный повод для беспокойства создавало осознание большого риска: снарядные трубки выпускал только один специальный завод в Петербурге. Его трубки к тому же настолько часто не срабатывали (из-за порчи в них пороха при хранении) либо давали преждевременные разрывы, что приходилось их изымать в войсках и переделывать. В переделку поступала то треть всех выпущенных изделий (как в 1905 г.), то все (в 1907 г.). В 1911 г. пришлось изъять из боевых комплектов батарей и парков почти половину всего комплектного количества трубок (свыше 2 млн. из 5 млн.); с учетом 900 тысяч трубок, не сданных на службу самим заводом, насчитывалось уже 3,5 млн. трубок, «доброкачественность коих более чем сомнительна» и которые требовали осмотра и переделки.

22-секундная (по максимальной длительности горения) дистанционная трубка образца 1901 г., используемая при стрельбе шрапнельными снарядами, обладала конструктивными недостатками, но качество трубок еще снижалось из-за «отсутствия тщательности при ее фабрикации, как в смысле выполнения чертежа и точности его соблюдения, так и в смысле принятия мер к сохранению качеств трубки при ее разработке и укупорке». «Наши 22-сек. трубки, — писал 20 августа 1911 г. В.И. Гибер фон Грейфенфельс, в то время помощник начальника Трубочного завода по технической части, — выделывались и выделываются по чертежам недостаточно разработанным», этим он объяснял «случаи и преждевременных разрывов и отказов по причине недостаточной согласованности как нормальных размеров, так и допусков на эти размеры» в различных частях трубки.

Критическое состояние снабжения артиллерии трубками (а значит — в целом снарядами, потому что на шрапнель приходилось 6/7 всех положенных запасов выстрелов) усугублялось тем, что и на заграничные заказы не приходилось полагаться. Опыт таких заказов в 1901 г. и во время войны с Японией, а также результаты стрельб в 1908–1909 гг. свидетельствовали, что и заводы Франции, Австрии и Германии давали трубки в массе негодные («неисправность», «разнообразие горения», «неправильное действие», «большое число клевков и неразрывов», отсутствие пороха в центральном канале и пр.); австрийские трубки (фирмы «Бр. Бёлер») удостоились заключения об их «недопустимости в боевой комплект».

Пока шло разбирательство и ставились опыты, Артиллерийский комитет 23 мая 1911 г. признал используемую трубку уже устаревшей по длительности горения и постановил заменить ее новой, но ее еще только предстояло сконструировать.

При этом сохранялась опасность полной утраты трубочного производства: за многие годы асфальтовые полы сборочной мастерской пропитались пороховой пылью, что грозило пожаром («куски асфальта, взятые с пола, в сухое и теплое время загораются искристым пламенем»). Все ходатайства начальника мастерской о замене асфальта метлахской плиткой «остались без уважения». Вообще состояние мастерской нуждалось в исправлении. По заключению Грейфенфельса, помещения сборочной были «плохо приспособлены к исполнению в них ответственных и весьма деликатных работ, относящихся к сборке и снаряжению дистанционных трубок». Теснота, ветхость, отсутствие вентиляции, вообще запущенность и неустроенность ее помещений были таковы, что «почти невозможно» было «поддерживать в них опрятность, чистоту, определенную температуру и влажность». Из-за отсутствия раздевален рабочие (полная смена — 800 человек) «прямо с улицы входят в помещения… в периоды морозов и ненастья вносят с собой холод, сырость на своей верхней одежде, которую они вешают тут же, в сборочных отделениях, и грязь на своей обуви, которую им негде обтереть». Здесь же размещались умывальники. Между тем в этой мастерской «производятся наиболее деликатные работы по сборке и снаряжению трубок». Всегда существовала опасность того, что запрессованные порохом детали во время работы и хранения в таком помещении отсыреют и будут испорчены.

Нужно было пересмотреть свыше 5 млн. штук. В 1912 г. началась переделка 2 млн. изъятых трубок. Выпуская до 6000 новых трубок в день, завод вынужден был одновременно заниматься переделкой — по 5000 в день.[76] Тогда считалось, что приготовление гильз, корпусов снарядов и пороха вполне обеспечено, но с трубками «вопрос находился в более остром положении». «Теоретически» Петербургский и новый Трубочный завод в Самаре могли давать в год около 3 млн. трубок. Но совещание, проведенное в декабре 1912 г., «считало возможным рассчитывать на половину этого количества». Н.П. Басов, отвечавший за эту часть деятельности ГАУ, позднее выразился более решительно: на Самарском заводе до самого начала войны валовое изготовление трубок «не было еще вполне налажено», хотя туда были направлены устанавливать производство опытные специалисты с Петербургского завода, где их тоже не хватало.

Предельная мощность Петербургского трубочного завода, на который «опиралось главным образом» снабжение армии, до войны достигала 1,5 млн. трубок в год. Однако в момент объявления войны завод «изготовлял 22-сек. трубки при сокращенном штате рабочих, и притом часть станков была свободной, а часть приспособлена для изготовления 45-сек. трубок». Поэтому «для доведения 22-сек. трубок до наибольшей производительности (4000 трубок в день) пришлось потратить два месяца», — вспоминал начальник завода Е.М. Волосатов. В предвидении расширения завода Смысловский предложил Волосатову строить бараки; в мастерскую было превращено помещение офицерского собрания. 20 ноября 1914 г. последовало предписание ГАУ подготовить наращивание годового выпуска до 2 млн. трубок.

Тем временем нехватка снарядов на фронте ощущалась все острее. На совещании 18 февраля 1915 г. у великого князя Сергея Михайловича по вопросу об увеличении выпуска трубок Волосатое указал на задержки при расширении заводов, вызываемые обязательным для них представлением на утверждение ГАУ планов, проектов, и 20 февраля «верховный артиллерист» «сделал распоряжение по телеграфу об отмене этих формальностей».

На это свое распоряжение великий князь Сергей Михайлович ссылался в показаниях по делу Сухомлинова. Как угодливо подчеркивала в своем заключении Верховная следственная комиссия, «благодаря предписанным телеграммою великого князя мерам» завод, «по удостоверению Его Императорского Высочества… значительно расширил свою производительность». В Москве, Риге, на Юге эмиссары великого князя собирали сведения, «где в настоящее время можно найти нужные станки». В результате его директивы реквизиция оборудования на частных заводах приняла характер «бессистемной охоты за станками». «Происходит нечто неописуемое. Идет реквизиционная борьба чиновников с заводами, — восклицал на заседании Московского ВПК 22 июня 1915 г. Ю.И. Поплавский. — Артиллерийское ведомство вместо того, чтобы самому заботиться раньше о себе, отнимает у других, с уже налаженных заводов снимает станки». При этом Поплавский в принципе был не против реквизиции, но смотря против кого она обращена: «Пусть бы обратились в Ригу… в Риге 448 заводов…» (Совет запоздал: там уже орудовали ГАУ и Морское министерство.) Последствия циркуляра оказались настолько вредоносными, что 14 июля Военное министерство было вынуждено другим циркуляром распорядиться об «упорядочении этого дела», с тем чтобы начальники управлений, усмотрев «необходимость где-либо произвести реквизицию станков», прежде сообщали в комиссию по реквизиции станков при ГАУ. Практической пользы от грозного распоряжения великого князя, по отзывам Маниковского и Залюбовского, не произошло «даже временно».