Авианосцы адмирала Колчака - Анатолий Матвиенко

Разведчик отметил место погружения. Не спускающаяся вниз от перископной глубины лодка на секунды показывала то рубочный мостик, то сильно задранную вверх носовую часть. «Сикорский» крутился в виражах, обозначая укрытие субмарины, а туда роем устремились семидюймовые снаряды.

К-2 с дистанции в милю выдала-таки торпедный залп, под который бросился эскадренный миноносец, сберегая основные корабли эскадры. Сдвоенный взрыв разломил его на части. Русские моряки стянули бескозырки. Мало того, что при торпедной атаке запрещены спасательные меры из боязни потопления других судов. При такой гибели корабля куски его мигом уходят на дно, затягивая за собой живых еще людей.

Очевидно, что лодка также получила повреждения, ибо всплыла, вновь пыхнула дымами и попробовала свалить в сторону. Вдалеке ее напарница легла на параллельный курс эскадре, легко уходя вперед с очевидным намерением уйти там под воду и дожидаться в засаде, надеясь, что противолодочный зигзаг не уведет цель слишком далеко от ее торпедных аппаратов.

В воздух один за одним поднялись сразу четыре торпедоносца. Первая лодка с отчетливо видным обозначением К-2 на рубке, окруженная гейзерами от снарядов с крейсера, получила торпеду в борт и покорно затонула. Вторая осветилась вспышками зенитных орудий. Их неточная стрельба тем не менее сбила с толку русского летчика, промазавшего на добрый кабельтов. Лишь последний, четвертый «Сикорский» поразил цель, когда Колчак готовился отдать приказ на взлет следующей паре. Однако этот летчик не справился с заходом на палубу или аэроплан получил повреждения. Машина врезалась в корму, обломки ссыпались в море.

Адмирал приказал доложить о состоянии посадочной палубы, если повреждения есть — срочно устранить их в течение двух часов. Скоро Оркнейские острова.

«Главному Тчк Предлагаю отвернуть правее Зпт действовать не ближе тридцати миль к чужим Тчк Ласточкин».

Александр Васильевич даже застонал от того, что, приняв роковое решение, не совещался с офицерами. Считаясь отцом русского авианосного флота, он продолжал мыслить привычными понятиями боя линейных кораблей: сближение на сто кабельтовых до первых выстрелов, плотный расстрел с двух-трех миль, маневр оружием и кораблями с целью сосредоточения огня… Радиус действия авиации значительно больше этих дистанций. Константин Константинович, в чине подполковника командующий авиацией соединения, осмыслил положение дел именно как военный летчик.

Колчак отбил Арцеулову краткое благодарственное сообщение и скомандовал правый поворот эскадре.

Сэр Джелико обязан торопиться к Дюнкерку, стало быть — предсказуем. Он неминуемо проследует вдоль северо-восточного шотландского берега по кратчайшему пути на юг. Погибшие подводные пароходы выходили в эфир, непременно передали координаты авианесущих крейсеров. Уход вправо с их маршрута предотвратит встречу… На этой точке размышлений адмирал витиевато выругался. Ежели «Сикорские» взлетят в открытом море, как же им найти дорогу назад?

Эскадра вернулась на широту маяка у Ратри Пойнт. Он не велик, но приметен. Оттуда двадцать пять миль строго на восток — и видны дымы русских кораблей. Не очень надежно, но другого способа не имеется.

Колчак ошибся. Получив сообщение об окончании боя с одной из уцелевших русских субмарин, он должен был спуститься южнее. В его оправдание можно привести только ненадежность связи. U-боты могли общаться с береговыми радиостанциями на расстоянии до ста шестидесяти морских миль, включая побережье формально нейтральной Голландии. Русские рации имели худшие данные. О листочках и кустиках Наркевича-Иодко адмирал не знал, к тому же для «раздельного телефона» подобные расстояния не по зубам. Поэтому, двигаясь на восток на самом малом ходу по параллели того маяка, Александр Васильевич понял, что Грандфлит имеет отличные шансы просочиться между ним и берегом.

Торпедоносцы начали взлет при первых признаках утренней зари, как всегда мутной в этих краях. У берега они застали лишь дымы вспомогательных судов. Одно госпитальное и одно грузовое — не бог весть какой улов. За эскадрой крались подлодки, точно не английские. Арцеулов сделал над ними круг, приветливо качнув крылом, потом собрал своих, сориентировался по маяку и двинул к авианосцам, не поднимаясь выше двухсот метров, иначе водная поверхность теряется из поля зрения, а пространство вокруг затапливает молоко.

Потеряв очередного «Сикорского», который, по всей видимости, или не сел на хвост «Ласточкину», или получил неисправность, Колчак накинул десять минут к максимально возможному времени возвращения. Затем смирился с потерей, и они повернули к югу, пытаясь достать Грандфлит.

На душе адмирала кошки скребли. Два невоенных корыта плюс две подлодки — вроде как равноценный размен на эсминец и два самолета. Англичан наверняка погибло гораздо больше, чем соотечественников. Однако главная задача провалена. Он не прикрыл субмарины у Скапа-Флоу, не атаковал главные силы сэра Джелико. Поэтому гнал отряд на юг, напрягая котлы и людей в надежде увидеть хотя бы дымы арьергарда. Да и битва британцев с Хохзеефлотте в час не уложится. Найдется время и чужую кровушку пролить, и своей лишиться. Вперед!

Митинговые способности большевистских лидеров не пропали зря. Сначала Путиловский, а потом Кронштадтский пароходный заводы загудели трубами, а рабочие объявили стачку. Снова со стороны Нарвской заставы в центр повалила пролетарская толпа, только без икон и хоругвей, как при Гапоне в пятом году. Теперь вместо христовых ликов сплошь плакаты — «Позор агрессивной войне!», «Долой правительство!» и даже «Долой самодержавие!». Само собой, мелькали и тряпочки с чисто экономическими требованиями: повышение зарплаты, сокращение рабочего дня, улучшение условий труда. В течение недели к бастующим присоединились рабочие шести других крупнейших заводов.

Помнящий о неприятном опыте первой революции, Николай Второй не решился прятаться в загородных резиденциях и остался в Зимнем, услав из Питера от греха подальше божественную Аликс с детьми. Этим загнал себя в угол. У самодержца не осталось рядом советчиков, которым он действительно доверял, — ни жены, ни Распутина, ни Александра Михайловича. Хотя желающих осчастливить царя рекомендациями не переводилось.

В мятежные мартовские дни, когда по улицам столицы маршировали колонны недовольных, а стихийные антиправительственные митинги вспыхивали чуть не на каждом углу, в городе с визитом оказался опально-ссыльный великий князь НикНик Лукавый. Проявив эрудицию, он зачитал Императору выдержку из сочинений о Наполеоне. Корсиканец любил заявлять, что для разгона любой толпы достаточно несколько пушек. Один залп картечью по передним рядам — остальные разбегутся.

Выслушав советы предводителей жандармерии и Министерства внутренних дел, Государь в кои-то веки проявил рассудительность.

— Милейший! — заявил он своему влиятельному родственнику. — Вы изволили с треском провалить операцию в Восточной Пруссии и потерять Варшаву, ныне предлагаете подобными же прямолинейными средствами решить внутреннюю проблему. Не кажется ли вам, любезный Николай Николаевич, что это уже слишком?