Эллигент - Вероника Рот

Зоя неохотно кивает.

– Хорошо, я расскажу тебе то, что знаю. Пойдем в лабораторию. Мне нужно перекинуться парой слов с Мэтью.

На ходу она держит руки за спиной, а у меня в руках планшет, полученный от Дэвида. Экран весь в отпечатках пальцев и нагрелся от моих ладоней. Я понимаю, почему Эвелин постоянно рассматривает статуэтку: она – последнее, что у нее осталось от сына. Так же, как этот планшет – последнее, что осталось у меня от матери. Так я чувствую себя ближе к ней.

Наверное, именно поэтому я не в состоянии дать его Калебу, хотя он имеет право прочитать то, что в нем содержится. Просто я не могу сейчас расстаться с планшетом.

– Они встретились в школе, – начинает свой рассказ Зоя.

– Твой отец был очень умным, но психология никак не давалась ему, и его учитель, – эрудит, естественно, – обходился с ним из-за этого очень сурово. Твоя мать предложила позаниматься с ним после школы, и он сказал своим родителям, что работает над каким-то школьным проектом. Они занимались в течение нескольких недель, а затем продолжали втайне встречаться. Насколько я помню, одним из их любимых мест был фонтан в южной части Миллениум-парка.

– Букингемский фонтан? Тот, который на болоте?

Я представляю отца и мать, сидящих на краю фонтана перед бьющей в небо струей и болтающих ногами в воде. Я знаю, что этот фонтан давным-давно заброшен и никакой воды там быть не могло, но хочется представлять все покрасивее.

– Приближалась Церемония Выбора, а твой отец стремился оставить фракцию эрудитов, потому что увидел кое-что ужасное…

– Что?

– Твой отец дружил с Джанин Мэтьюз, – произносит Зоя. – Он увидел, как она проводит опыты на бесфракционнике в обмен на продукты питания, одежду, или еще что-то в таком же роде. Она тестировала сыворотку, вызывающую страх, ту, которая впоследствии использовалась при инициации лихачей. Сначала сыворотка не моделировала персональные страхи конкретного человека, а вызывала лишь самые общие, вроде боязни высоты или пауков. Нортон, сделавшийся затем эрудитом, был тогда там и позволил ей зайти слишком далеко. Бесфракционник после тех опытов так и не оправился. Для твоего отца это стало последней каплей.

Она останавливается перед дверью в лабораторию, чтобы открыть ее с помощью своего значка. Проходим в темный кабинет, где Дэвид дал мне записи моей матери. Мэтью уткнулся носом в экран компьютера, его глаза прищурены. Он нас едва замечает.

А мне одновременно хочется плакать и смеяться. Молча сажусь в кресло около пустого стола. Папа был тяжелым человеком. Но хорошим.

– Твой отец хотел уйти от эрудитов, а твоя мать не хотела присоединяться к ним, невзирая на то, что именно в этом заключалась ее миссия. Гораздо важнее для нее было быть рядом с Эндрю, и они вместе выбрали альтруистов, – Зоя вновь делает паузу. – Это вызвало раскол между Натали и Дэвидом. В конце концов, он извинился, но сообщил, что больше не может с ней переписываться. Не знаю почему. После ее отчеты стали очень короткими. Потому-то их нет в твоем журнале.

– Но ведь она могла выполнять свою миссию, будучи во фракции альтруистов.

– Да. И еще – она была гораздо счастливее там, если бы стала эрудитом, – говорит Зоя. – Конечно, в каком-то смысле, альтруисты оказались не лучшим вариантом. Нет никакой возможности избежать всех последствий. Даже руководство альтруистов было испорчено ими.

– Вы говорите о Маркусе? – хмурюсь я. – Но Маркус – дивергент. У него нет генетических повреждений.

– Человек, живущий среди людей с генетическими повреждениями, волей-неволей начинает вести себя так же, как они, – отвечает Зоя. – Мэтью, Дэвид хочет встретиться с твоим руководителем, чтобы обсудить одну из разработок по сывороткам. Последний раз Алан не смог сообщить нужную информацию. Мэтью, пожалуйста, зайди к Дэвиду.

– Конечно, – бормочет Мэтью, не отрываясь от компьютера.

– Прекрасно. Мне пора. Надеюсь, что ответила на твой вопрос, Трис, – она улыбается мне и покидает комнату.

Я не шевелюсь. Маркус – дивергент, то есть «ГЧ», как и я. Не думаю, что он мог стать плохим человеком только потому, что находился среди генетически поврежденных. Ведь и я была среди таких. И Юрайя. И моя мать. Но никто из нас не кидался с кулаками на своих близких.

– В ее объяснениях имеется несколько слабых мест, не так ли? – спрашивает Мэтью.

– Ага.

– Некоторые люди готовы все валить на генетические нарушения, – говорит он. – Это легче принять, чем правду. Но знаний пока недостаточно.

– Каждый человек находит для себя виноватого. Для моего отца это были эрудиты.

– Кстати, они мои любимчики, – слегка улыбается Мэтью.

– В самом деле? – напрягаюсь я. – Почему?

– Я не знаю. Наверное, потому, что я с ними во многом согласен. Если каждый постарается как можно больше заботиться об окружающем нас мире, проблем будет гораздо меньше.

– А я всю жизнь их боялась, – признаюсь я. – Мой отец ненавидел эрудитов, и я от него это переняла. Только теперь я начинаю понимать, что он был неправ. Или просто предвзят.

– Неправ в отношении эрудитов или в том, что научил тебя их ненавидеть?

– И в том, и в этом, – пожимаю я плечами. – Кое-кто из эрудитов помогал мне, даже когда я не просила их о помощи.

Уилл, Фернандо, Кара… Они все – из эрудитов и, вместе с тем, одни из лучших людей, которых я только знала. Пусть даже недолго.

– Они слишком зациклены на том, чтобы сделать мир лучше, – возражаю я. – То, что сотворила Джанин, не имеет ничего общего с жаждой знаний. Она жаждала власти, по словам моего отца. И она получила по заслугам. А лихачи, наверное, хоть что-то соображали.

– Есть такое выражение, – парирует Мэтью, – «Знание – сила». Когда у тебя есть сила и власть, ты можешь либо творить зло, как Джанин, а можешь – добро, как мы. Сама по себе власть злом не является.

– А я с детства привыкла относиться с подозрением как к первому, так и ко второму, – сообщаю я. – Альтруисты считают, власть может быть доверена только тем людям, которым она не нужна.

– Да, – соглашается Мэтью, – но не пора ли отбросить старые подозрения?

Он встает из-за стола и достает книгу, – толстую, потертую с загнувшимися уголками. На обложке напечатано: «Биология человека».

– Здесь, конечно, самые основы, но они помогли мне кое в чем разобраться, – продолжает он. – Удивительно быть непознанной частью сложнейшего биологического механизма и иметь потенциал для исследования себя самого. Наша способность познавать себя и мир – самое беспрецедентное, что произошло за всю историю эволюции, именно она и делает нас людьми.

Он протягивает мне книгу и возвращается к компьютеру.

Смотрю на изношенную обложку, перелистываю страницы. Значит, тут кроется прекрасная тайна? Наверное, если я прочту книгу, смогу что-нибудь понять. И таким образом, почувствовую себя частью чего-то неизмеримо большего и древнего, чем я сама.