Сто бед - Эмир Кустурица

На одном свидании, к примеру, я принялся блеять, как баран, и плевать сквозь зубы.

– Да скажи хоть что-нибудь! – воскликнула она.

– Что?

– Что-нибудь приятное…

– А что ты считаешь приятным?

– Не важно. Например, ты мог бы сказать, что любишь меня…

– Еще чего! Да и вообще, это неправда!

До поры до времени я ни разу в жизни не рассказывал друзьям, что происходит у нас дома. Но в один прекрасный день что-то толкнуло меня излить душу Цоро и Црни. Попивая пивко перед магазином, мы поджидали придурков с Пейтона, чтобы срубить с них бабки за проход по нашей улице. Я принялся пересказывать историю про мамашу Момо Капора, и вдруг на мои глаза навернулись слезы. Цоро немедленно набросился на меня:

– Тоже мне плакса! Разнюнился, как девчонка!

– Всего-то одна слезинка…

– Хулиган, если он, конечно, настоящий, никогда не хнычет. Даже если у него только что мамаша откинулась!

– А сам ты разве не плакал, когда твой старик помер?

– Ты, это, меня не трожь! Я твой босс! Все, пошли отсюда.

Его прозвали Цоро, косой, потому что он был близоруким и щурился, чтобы прочесть или разглядеть что-нибудь издали. А очки носить отказывался, чтобы не выглядеть как девчонка. Из всей нашей банды Цоро был самый крепкий, вечно дрался со старшими ребятами и первым надел клетчатые штаны. И тогда в школе все учителя стали называть его клоуном.

– Если я клоун, господин директор, то кто вы? Клоунский директор?

– Попридержи язык!

– А Род Стюарт, по-вашему, тоже клоун? У него тоже такие брюки.

– Следи за тем, что ты говоришь!

– И бабок у него на все хватит: он может купить эту школу, и этот актовый зал, и журнал, куда вы нам лепите свои колы да пары!

– Следи за тем, что ты говоришь, – испуганно повторял директор школы Хасан Кикич.

А Црни был самый маленький. Но зато и самый верткий, к тому же никогда не расставался со своей заточкой. Он ею ковырял в зубах, чистил под ногтями, взламывал газетные киоски – и держал на расстоянии самых крепких парней нашей улицы. Он всегда шел на добрый десяток метров впереди и теперь тоже обогнал нас, поднимаясь по улице Черни Врх – Черный Пик. Называли ее так не потому, как можно было бы подумать, что наверху, на Горице, жили цыгане, тем более что их обзывали черномазыми. На другом конце цыганского квартала, во дворе Орхана Сейдича, устраивались собачьи бои. И в этот раз зрелище, судя по всему, обещало быть захватывающим: ротвейлер будет насмерть биться с волком!

– Заходите, люди! Сегодня дело нешуточное! Все без обмана! В бою встретятся волк, отказавшийся стать псом, и ротвейлер, который не боится волков! Выживет сильнейший!

Ветер разносил по окрестностям усиленные громкоговорителем гнусавые выкрики зазывалы. Когда мы подходили к разделившимся на две группы болельщикам ротвейлера и волка, мне, сам не знаю почему, снова припомнилась история мамаши Момо Капора.

– Мой предок утверждает, что Момо Капор – аристократ, судя по тому, что случилось с его матерью.

– Опять ты за свое! Жизнь, смерть, да кому это интересно! На кой черт сдалась нам твоя аристократия! Забудь ты про Капора с его мамашей, глянь лучше, что делается!

И Цоро звонко шлепнул монетой в сто динаров о ладонь Орхана Сейдича:

– Ставлю сотню на волка!..

Сейдич тут же вписал имя Цоро в приходную книгу, а другой рукой, на которой было всего три пальца, припрятал ставку. На Горице болтали разное: то ли жена откусила ему два пальца в отместку за измену, то ли он сам отхватил их себе плотницким рубанком. Орхан улыбнулся и кивнул в сторону арены.

Цоро протиснулся в первый ряд. И тут же, верный своей привычке, отвесил оплеуху ближайшему соседу:

– Не жди, чтобы я вмазал тебе еще раз! Отвали!

Шпана ему не нравилась, хотя он и сам не мог служить примером хорошего поведения. Мелкие кражи и зуботычины были неотъемлемой частью его существования. Взрослые хулиганы придерживались того же образа жизни. Они обожали поговорить о справедливости, восторгались теми, кто сочетал в себе одновременно черты умника и подонка, но тем не менее не были уголовниками. В мечтах они представлялись себе хорошими, не сквернословили, читали книжки… Но судьба избрала для них путь порока. Большинство он привел прямиком в тюрьму. Уверенные в том, что волки поддерживают порядок в природе и избавляют ее от всякой сволочи, они так же поступали с людьми.

– Видал, какие у них повадки? – сказал Цоро, указывая на беззубый сброд. – Никто из них не допустит, чтобы мать из-за него хоть слезинку проронила!

Зрители рычали, как бешеные псы, от них было больше шуму, чем от ротвейлера и волка, вместе взятых. Все, словно развернутыми знаменами, потрясали своими билетами.

– Хозяин леса… что тут скажешь… – продолжал Цоро, с восхищением рассматривая волчий зад и хвост.

Казалось, волк в любой момент может наделать под себя. Большеголовый ротвейлер кинулся на него и покусал. Волк едва раскрыл пасть и в ответ на нападение лишь щелкнул зубами. Неожиданно болельщики, включая самых остервенелых, перестали вопить. Свора мерзавцев резко заткнулась. Откуда ни возьмись появился сын Орхана и, заикаясь и постоянно озираясь, прохрипел:

– По… по… по…

– Вот сука! – крикнул Орхан. – Полиция!

Потом, уже не запинаясь, мальчишка взревел, точно сирена, которую включают первого числа каждого месяца:

– Фараоооны!

Толпа состояла из одних нарушителей закона, которых систематически, всякий раз перед приездом Тито в Сараево, упрятывали в каталажку. И даже если в данный момент никто из них не делал ничего дурного, каждый чувствовал себя виноватым. Они прекрасно знали, что за ними ничего не числится, но им запросто что-нибудь пришьют. Это было очевидно и полицейским, которые рванули за голытьбой вниз по Горице, осыпая всех без разбору градом ударов дубинками. Главное для бежавшего сброда заключалось в том, чтобы не оказаться в «воронке», который в огромном облаке пыли уже приближался к месту действия.

– Вот черт! Ты только посмотри на этих несчастных зверюг! – воскликнул полицейский, высаживаясь из своего «тристача» и приглаживая усы. Он уставился на окровавленного волка. Тот закрыл глаза и, по всему видать, агонизировал. Взбудораженный всеобщей истерией и паникой, ротвейлер с черно-белой мордой яростно впился зубами в волчью шею и принялся трепать поверженного врага из стороны в сторону.

– Орхан, придется мне подрастрясти тебя! Нам двух сотен не хватает!

– Мне тоже! – раздалось из заброшенного кирпичного завода. – Ты мне еще три должен!

Ротвейлер готовился снова наброситься на волка, но тот не двигался, и пес, вцепившись в шкуру противника зубами, просто протащил его по земле. После чего, убедившись в своей победе над хозяином леса, принялся кружить возле неподвижного зверя, ища одобрения хозяина. Поскольку тот скрылся, пес, свесив язык, в ожидании похвалы уставился на полицейских.