Сияние ангела - Ли Уэзерли

Один раз мы видели по телевизору Разиэля.

Он был в человеческом облике, шел по собору в Денвере и, видимо, показывал разрушения; комментарий был на испанском. Я сидела на протертом диване и не могла оторвать взгляд от экрана. Я была так рада, что никто, кроме Алекса, не знает, что он мой отец.

— Подонок, — пробормотала Кара. Обычно по вечерам она гуляла с Льюисом, пытаясь добыть информацию, но сегодня она для разнообразия осталась дома. Она устроилась в кресле, скрестив ноги, и красила ногти. — Я ненавижу всех ангелов, но этот особенный. Я хочу бросить что-нибудь в экран всякий раз, когда его вижу.

— Ты не одна такая, — сказал Алекс. Он сидел рядом со мной. Он взял меня за руку и сжал ее, когда показали панораму собора. Он был в лесах, и десятки рабочих ремонтировали разрушенный этаж и рухнувший потолок. Я смотрела на место, где укрывалась две недели назад. Вспомнила, каково это — умереть, и сжалась.

Снова появился Разиэль. Черные как смоль волосы, изысканное чувственное лицо. Длинные тонкие руки, которые он глубоко погрузил в энергетическое поле моей мамы, когда она была двадцатилетней студенткой Нью-Йоркского университета. Пока он говорил, внизу экрана прокручивались испанские субтитры.

— Да, ремонт почти закончен, — сказал он. — Мы с нетерпением ждем возможности приступить к работе и оставить это все позади.

— Сэр, вы утверждаете, что вы ангел?

Разиэль хитро ухмыльнулся прямо в камеру. На щеках появились ямочки, а брови доброжелательно изогнулись.

— Это не утверждение, это правда. Мой народ живет среди вас, чтобы принести вам надежду в эти смутные времена.

Ненависть скрутила мне живот. Моей маме он точно не принес надежду.

— Увидит ли мир перемены теперь, когда прибыло больше ангелов? — спросил репортер. — Например, останется ли прежней Церковь ангелов?

Добродушие мигом покинуло Разиэля, его карие глаза сузились. Я снова увидела беспощадного ангела, с которым мы с Алексом сражались в соборе.

— Нет, — сказал он. — В Церкви не будет изменений.

Он снова приятно улыбался, но я видела, что он напряженно что-то обдумывает.

— Никаких изменений, — медленно повторил он. — Я обещаю.

Я сдерживала дрожь. На секунду, на одну жуткую секунду мне почудилось, что он смотрит прямо на меня, как будто он мог видеть меня через экран. Я почувствовала шевеление ангела внутри и попыталась отогнать это ощущение. Я вдруг болезненно осознала, что я не человек, раз у меня внутри такая штука, а мой отец — Разиэль. Я думала, что уже привыкла. Но нет.

По крайней мере охота на нас, похоже, утихла, хотя наши фотографии по-прежнему время от времени появлялись на экране. Я посмотрела на свою фотографию. Интересно, кто эта блондинка с ослепительной улыбкой? Кара всегда дразнила Алекса из-за его страшного фоторобота. На нем он был похож на постаревшего футболиста. Когда он был в хорошем настроении, он в ответ дразнил ее историями из жизни в старом лагере. Я видела, что они действительно привязаны друг к другу, но как брат с сестрой, не больше. Когда я вспоминала нежные, блестящие глаза Кары, обращенные на Алекса, я думала, что сошла с ума.

Но я-то знала, что это не так.

После того как Алекс поговорил с УА, никто меня не трогал. Но никто со мной и не говорил. А это была не самая тихая команда. Они все время болтали, спорили, шутили. Брендан из Портленда был похож на терьера — такие же жесткие волосы и нескончаемая энергия. С Сэмом он соглашался только в том, что надо избавить мир от ангелов. О политике они спорили часами. Брендан хватался за голову и отчаянно вопил: «Чувак, как ты мог такое подумать? Ты хоть слышишь, что за чушь несешь?»

В конце концов вмешивалась Триш и ласково всех успокаивала. Ее все так любили, что Брендан ворчал, но утихал на какое-то время. А потом Сэм опять что-нибудь протяжно комментировал, и все начиналось по новой. Лиз же, напротив, бросала короткие реплики и только подстрекала их.

Еще она сама себя назначила поваром, хотя я тоже любила готовить. Но когда я предложила стряпать по очереди, она застыла, будто я собиралась сыпать в еду яд. И я оставила эту идею. Оно того не стоило. Лиз со всеми была колючей, хотя с Триш они отлично ладили. Однажды я зашла в спальню и застала их за задушевным разговором.

— Не вини себя, — говорила Триш. — У каждого есть проблемы в семье.

Она увидела меня и замолчала. Лиз нахмурилась и задрала подбородок, а Триш — как всегда, с тревогой — посмотрела на меня.

— Простите, что прервала, — сказала я.

Они не ответили. Я взяла шампунь и полотенце и сдержала вздох. Забавно, но я считала, что мы с Триш можем стать подругами. Она была славной, другого слова не придумаешь. Но она не доверяла мне и не выносила напряжения, которое я принесла в группу.

Уэсли был тихим, всегда сидел перед ноутбуком, чаще угрюмо ворчал, чем говорил. Сначала я решила, что он всех ненавидит, потом поняла, что он невероятно застенчив. Хотя в нем было что-то еще. Однажды я почувствовала в нем такую печаль, что чуть не ляпнула что-нибудь. Но у него на лице было написано: «Держись подальше». Обычно он избегал меня, как и все остальные. А я пыталась игнорировать это. Делала вид, что вокруг меня не сгущается облако всякий раз, когда я случайно оказываюсь с кем-то рядом.

Я мысленно встряхнулась, когда поймала себя на подобной мысли. Я ненавидела это ощущение; жалеть себя я совсем не привыкла. Но я была такой одинокой. Я скучала по Алексу, хотя мы жили в одном доме. Не было места, где мы могли бы побыть одни. По кладовкам и кухне вечно кто-нибудь шастал, тир и спортзал нельзя было назвать подходящими местами. В гостиной всегда кто-то был — например, Брендан, страдавший бессонницей. Он постоянно сидел в Сети в три часа ночи.

Убежищем могла бы стать крошечная комната Алекса, но сразу за стенкой находилась спальня парней. И сначала надо было пройти через нее. Когда парни сидели в спальне, мы слышали их бормотание. Очевидно, что они бы нас тоже услышали. И хотя Алекс был здесь главным, мы не могли попросить их выйти. Это выглядело бы так, словно у него есть какие-то особые привилегии.

Поэтому мы могли целоваться, обниматься, но не слишком увлекаться. Я постоянно думала о коробочке, которую Алекс купил по дороге в Мехико. Она все еще лежала в сумке. Он тоже думал о ней, думал — это даже мягко сказано, но никто из нас об этом не говорил вслух. Мы хотели, чтобы все прошло идеально для нас обоих. Чтобы мы не беспокоились, что кто-нибудь услышит нас, чтобы не приходилось прятаться в пропахшем потом тренажерном зале. Во всем этом не было ничего хорошего, но еще хуже было то, что мы не могли поговорить, как раньше. Алекс понимал, что со мной происходит. Спустя неделю после приезда он приглушенно заметил:

— Я знаю, что ты здесь несчастна.

Перед обедом мы закрылись в его спальне на несколько минут. Туда доносились отдаленные звуки из телевизора.

— Я в порядке, — прошептала я. — Не беспокойся обо мне. Так надо. И к тому же… ты тоже не выглядишь счастливым.