Кольцо времён. Проклятие Сета - Анна Сешт

А когда Якоб обернулся, то увидел разбившийся стеклянный ящик. Древний Владыка неспешно сел в своём современном саркофаге, а потом так же неспешно повернул голову к нежданному гостю, пригвождая его к месту слепым взглядом пустых глазниц. Разверзнутый в мрачной улыбке вечности рот чуть дёрнулся – зубы скрипнули друг о друга, словно фараон собирался что-то сообщить.

Но что именно – Якоб не дослушал. Запоздало заорав от ужаса, он как следует двинул плечом в дверь. Та по-прежнему не подавалась, а вот плечо заныло.

Владыка протянул тонкую мёртвую руку, точно приглашая приблизиться… Следовать этому приглашению Войник не собирался – озирался ошарашенно, не решили ли и другие подняться.

Секененра чуть подался вперёд, словно собирался встать.

Не то порыв ветра, не то чей-то вздох пронёсся по залу, и свет померк…

Год 15хх до н. э., Та-Кемет

Он был яростью своих воинов, остриём копья, нацеленного в сердце врага. Вся сила, вся смелость его народа вливались в него, преломлённые мощью Богов в его крови.

Он был их надеждой на лучшую жизнь, на долгожданную свободу. Они сражались за свои семьи, за свою землю – как и он сам. За их плечами были победы, что прежде казались невозможными, – он показал им, что всё было им по силам. Его люди поднимались на битвы, впервые поверив, что сила предков вернулась к ним. Они не боялись смерти, зная, за что умирают: Обе Земли будут едины!

Предательство перечеркнуло всё это. Его небольшой отряд, отсечённый от основных войск, не выйдет из этой битвы.

Секененра окинул взглядом солдат, готовых умереть за него, черпавших силу в его силе. Как жаль…

Хека-хасут рано праздновали победу. Пленить его не удастся. И он купит время остальным. Они придут паводковыми водами, смоют эту скверну…

– За свободу! – рявкнул Владыка Уасет, и отряд подхватил его крик, устремляясь за ним в свой последний бой.

Они вклинились в строй, внося смуту в боевой порядок. Отбросив бесполезное уже копьё, он расчищал себе путь топором и щитом. Крошево чужих тел, какофония криков. Боли давно уже не было. Шаг, удар. Рассечь, идти дальше.

Слишком много… Волна смыкалась за ним, поглощая.

Телохранители пали первыми, не жалея себя. Каждый шёл до конца.

В какой-то миг Секененра понял, что остался один. Хека-хасут медлили приближаться, окружили, застыв в некоем суеверном страхе. Кто-то поднял лук, и он усмехнулся, крутанул в руке топор.

Не посмеют стрелять трусливые гиены. Даже сейчас они хотели бежать.

«Не оставь меня, Амон… В последний раз защити своего сына!»

Сила предков горела в его крови. Последний боевой клич – одинокий. Он устремился на ближайшего врага карающей мощью своих Богов. Первый удар не остановил его. Кровь заливала глаза, но топор находил цель.

За семью. За Та-Кемет.

И, лишь когда его повалили на землю, добивая, он уже не смог поднять оружие. Они крушили его тело даже не с ненавистью – с ужасом перед тем, что было заключено в его плоти.

Божественный свет померк. Он сделал всё, что мог…

«Прости, моя царица… Защити их, приведи к свободе…»

Солдаты вернулись с победой. Народу нужен был праздник – они заслужили его. Но что значила эта победа, когда погибло сердце восстания?.. Дворец готовился к пиру, но в этих покоях было тихо, как в пустынном некрополе в скалах за городом.

Боль теснилась в груди большой коброй, лениво разворачивая кольца. Царевна забыла, как плакать, – всё никак не могла поверить.

Она помогала матери омыть изуродованное тело отца – даже её Яххотеп едва допустила к этому. И всё же разделить горе на двоих было легче. Братья ещё были слишком юны – как объяснишь им, что они потеряли сегодня? Божественный сокол вознесётся к солнечной ладье Ра в новом рождении, соединится с Усиром… но уже не вернётся к ним, не обнимет.

Тетишери утешала внуков. А она была здесь, рядом с царицей. Лицо матери было похоже на погребальную маску. Яххотеп не плакала в своём глухом горе, лишь ласково касалась разрубленного лица, шептала что-то, смывая запёкшуюся кровь. Больше, чем отца, мать любила разве что свой народ.

Царевна коснулась руки Владыки с некоторым удивлением, вспоминая тепло этой ладони, надёжность, нежность. Крошево костей в багровой начавшей разлагаться плоти… Нет, она помнила отца совсем другим – весёлым, красивым, сильным. Помнила, как он тепло улыбался ей, когда учил владеть луком, как ободрял. И как вдохновляли их всех его речи – о свободе, о возрождающемся величии их народа. В нём горел этот удивительный огонь, заставлявший гореть и других. Разве же могли эти жалкие останки быть им, Таа Секененра Храбрым?.. Нет, совсем нет… Он был где-то там, среди Богов…

Великий Владыка Обеих Земель… Отец так и не получил этот титул, но для неё всегда будет так.

– Кликнуть жрецов? – тихо спросила царевна, поднося матери следующую чашу с водой.

– Пусть оставят как есть… – тихо ответила Яххотеп, проводя ладонью над лицом Владыки. – Его раны – раны нашей земли… Пусть вечность сохранит героя, первого, кто начал войну за нашу свободу… Его дух воссияет среди звёзд и поведёт нас дорогой света.

Царевна поклонилась, принимая волю матери. В царице горел тот же огонь, под стать отцову… Только бы не померк теперь, не угас от этой страшной потери…

Но когда она подняла взгляд, посмотрела в глаза матери, то увидела тёмную бездну, обещавшую погибель их могучему врагу.

– Горе не сломит нас, – молвила Яххотеп. – Я возглавлю наше войско.

И в тот самый миг царевна уже знала, что должна сделать. Решение, долго зревшее в ней – решение, которого отец никогда бы не одобрил! – обрело зримую форму.

Это была и её война тоже.

Год 2019, Каир

– Мистер! Эй, мистер!

Кто-то настойчиво тряс его за плечо. Сознание медленно, нехотя фокусировалось на действительности – свет горел без перебоев. Яша сидел у стеклянного ящика где-то у ног Секененра, впечатавшись лбом в стекло – целое. Перед глазами было мутно, и из тумана выплывала мумия фараона, спокойно лежавшая на своём месте.

Потом из того же тумана выплыло озабоченное лицо охранника. Издалека звучали голоса – группа туристов обсуждала что-то на пороге, кажется – как раз его, Войника.

Желудок переворачивался, вспоминая не то кровавое месиво плоти и раздробленной кости, не то принятую ранее шаурму. Яша вскочил и устремился к двери, расталкивая туристов, едва видя что-либо перед собой, рванул вниз по лестнице в уборную со скоростью боевой колесницы.

Сколько времени он провёл в этой обители прохлады и покоя, Войник не знал, но, судя по всему, музей уже успел закрыться. В голове понемногу прояснялось, но покупать что-либо на каирских улицах Яша зарёкся. В Москву вернётся – тоже никакой шаурмы, будь она неладна. Если вернётся, конечно. Для этого сперва надо было прийти в себя.