Дом яростных крыльев - Оливия Вильденштейн

округляю глаза.

— Десять серебряных монет в месяц? В таверне я зарабатываю только две.

И одну из них мы тратим на еду. А другая отправляется в горшочек для непредвиденных расходов, которые включают в себя ремонт, одежду и обувь.

К слову об обуви… Я смотрю на свои босые ноги и понимаю, что туфли, которые я потеряла сегодня, были моей единственной парой.

Слова Катрионы проносятся у меня в голове, они звучат заманчиво и одновременно омерзительно. В конце концов, омерзительная мысль о том, что я окрашу красным простыни какого-нибудь незнакомца, уже не делает её слова такими заманчивыми. Я не отказала Антони, чтобы в итоге раздвинуть ноги перед кем-то кроме Данте.

А что если Данте предложит самую высокую цену?

Но вслед за этой мыслью приходит другая, которая меня отрезвляет: а что если самую высокую цену предложит капитан? О, как же он будет рад сделать мне больно и унизить меня.

Я не могу так рисковать. К тому же, я не могу вынести мысль о том, что Данте будет платить мне за секс. Как я могу стать той, что будет достойна статуса королевы, его королевы, если я буду вести себя как шлюха?

Я никогда не планировала воровать, но я не знаю, где мне достать десять серебряных монет в месяц. Наверное, я могу устроиться ещё на одну работу.

— Сколько зарабатывают солдаты? — размышляю я вслух.

— Женщины не могут быть солдатами.

— Верно. Потому что мы так зависимы от наших прихотей.

Като искоса смотрит на моё промокшее платье.

Ладно.

— Я признаюсь, что действовала сегодня немного импульсивно, но, по крайней мере, я действовала. Вы же можете представить, как я использую свою напористость и смелость в бою?

Като пытается сдержать улыбку.

— Мне будет жалко твоего противника.

Я широко улыбаюсь.

— И твоих сослуживцев.

Мои губы приподнимаются ещё выше, но затем опускаются, потому что в поле моего зрения появляется наш голубой дом, и в нём не темно, как должно быть в этот поздний час.

ГЛАВА 18

Когда гондольер останавливает лодку, бабушка, под шалью которой всё ещё надето её повседневное платье, появляется в окне нашей гостиной.

Боже, она ждала меня всё это время.

Её губы сжимаются и кривятся, когда она замечает меня, но затем её шея напрягается, когда она видит, как седовласый фейри помогает мне выйти из лодки. Она захлопывает окно и разворачивается, пристыженная и разочарованная.

«Она спрятала твою ленту и платье», — говорю я себе.

Может быть, я и заставила её почувствовать стыд, но она первая сделала то же самое со мной.

Я распрямляю плечи и обхожу дом, направляясь в сторону входной двери. Звук шагов эхом разносится за моей спиной. Я останавливаюсь и пристально смотрю на Като.

— Вы идёте за мной, потому что сомневаетесь, что я переступлю порог своего дома, или беспокоитесь о том, что бабушка задушит меня своими растениями?

— Ни то, ни другое.

— Тогда…

— Давай поговорим об этом внутри.

Я вздыхаю.

— Вы хотите стать частью…

Он кивает, и мы продолжаем плестись в тишине.

Я удивлена, что входная дверь распахнута, и что бабушка стоит там в ожидании.

Её руки всё ещё скрещены, губы поджаты, но блеск в её глазах заставляет мою злость испариться. Бабушка никогда не плачет, так что это не могут быть слёзы, и всё же… И всё же её ресницы слиплись, а кожа — такого же белого цвета, что и волосы Като.

— Я сделаю чай.

Она перемещается в кухню, повернувшись спиной к нам. Её спина, которая всегда такая прямая, как корабельная мачта, сгорблена, а плечи опущены. Не поворачиваясь к нам, она говорит:

— Пожалуйста, скажи, что она упала в сточную канаву.

Я морщусь.

— Неужели я так ужасно пахну?

Несмотря на то, что она уже поставила чайник на плиту и превратила мерцающее пламя в небольшой огонь, она всё ещё стоит к нам спиной.

— Насколько всё серьёзно для моей внучки, Като?

Он вздыхает так глубоко, что она разворачивается.

— Случилось одно происшествие, которое, я надеюсь, можно разрешить деньгами.

— Надеешься? — её голос нехарактерно монотонен.

— Фэллон прыгнула в канал, потому что группа фейри напала на её змея.

Бабушка закрывает глаза. Я чувствую, как её губы произносят моё имя, хотя она и не издает ни звука.

— Они также назвали меня шлюхой, нонна. Поэтому Мин… змей атаковал их.

— Мин?

Я прикидываюсь дурочкой и наматываю на палец мокрый локон.

— А?

— Это тот змей, которого ты кормишь и с которым играешь, когда возвращаешься ночью домой?

Мои пальцы застывают, сделав полуоборот, и я смотрю на бабушку в изумлении.

— Като знает о вашей… дружбе.

Теперь я в изумлении смотрю на него, а потом опять на бабушку.

— Я не знала, что вы об этом знаете.

— Капелька… — вздыхает она. — Я прикидывалась дурочкой только потому, что не хотела с тобой ругаться.

— Он такой один? — спрашивает Като. — Или у тебя есть ещё друзья среди змеев?

— Только Минимус.

Я закрываю рот рукой. Это всего лишь имя, и всё-таки мне кажется, что я предоставила бабушке и Като власть над моим зверем. Что если они смогут подозвать его, используя его имя? Что если…

— Пожалуйста, не причиняйте ему вреда.

Свист чайника разрезает напряжённую атмосферу.

Бабушка заливает водой пучок сухих веточек и желтых лепестков, а затем относит чайник на стол и достает две кружки. Намек на то, что Като пора уходить? Она наполняет их и двигает одну кружку в сторону сержанта.

Похоже, что нет.

Другую она оставляет себе.

Видимо, я сегодня не заслуживаю чая. Я слишком гордая, чтобы попросить у неё кружку, поэтому я направляюсь к лестнице.

— Сядь, Фэллон.

Голос моей бабушки заставляет все мои позвонки напрячься.

Я указываю на стол.

— Я решила, что я не приглашена на чаепитие.

— Приглашена. Теперь сядь.

И хотя это последнее, что я хочу делать, я достаю из-под стола стул и совсем не грациозно плюхаюсь на него.

Она ставит передо мной ещё одну кружку, которая наполнена водой такого коричневого цвета, как вода в канале. Я нюхаю её. Пахнет она точно так же.

— Сначала выпей это, а уже потом я дам тебе что-нибудь повкуснее.

Я не пропускаю то, как нахмурилось лицо Като. Его выражение определенно копирует мое.

— Это что-то вредное?

— Не для тебя.

— Не убедительно.

— Пей.

Она садится на стул напротив Като, её шаль спадает с плеч.

— Что за фейри ты разозлила?

— Птолемея Тимеуса.

Като обхватывает длинными пальцами изящную ручку кружки. Это один из тех немногих предметов, которые бабушка