Медаль за город Вашингтон - Александр Михайловский

Сейчас же контраст между нашей и не нашей территорией тоже присутствовал, но все было по-другому. С нашей стороны ничего не изменилось – те же дешевые гостиницы и харчевни по улице Святого Иосифа с восточной стороны площади Бьенвилль, те же ночлежки, кабаки и маленькие домики чуть подальше, те же склады у самого порта. Но там, за улицей Зачатия, где еще позавчера было красиво и элегантно, все еще дымились многие дома и магазины, точнее, то, что от них осталось, а на улицах тут и там виднелись бурые пятна крови – трупы несчастных уже успели убрать.

А вот кого не было, так это негров в форме – одно дело измываться над безоружными, другое – когда тебе противостоят люди с оружием. Да, оружие по возможности все изъяли, но, зная южан, не сомневаюсь, что практически у всех где-нибудь что-нибудь да было припрятано на случай чего. И случай этот, как мы видим, произошел.

Еще недавно я был командиром роты на далеком Западе, и я всегда говорил своим людям, что, даже если мы воюем с индейцами, нам ни в коем случае нельзя убивать, грабить и насиловать жителей индейских деревень, если они не вооружены и не оказывают сопротивления. Командир полка, узнав об этом, наорал на меня, что он меня уволит, если я еще раз проявлю неоправданную мягкость. «Генерал Шеридан сказал, что единственные хорошие индейцы, которых он когда-либо видел, были мертвы[15], зарубите себе это на носу!»

Через два дня, его – моего командира, а не Шеридана – убили, причем вполголоса рассказывали, что сделали это свои, человек он был малоприятный. Командование полком поручили подполковнику Кингу, его заместителю, которого я уважал. Меня он не просто не заставил уйти из армии, а даже сделал меня своим заместителем, и когда его повысили в звании до полковника, он добился, чтобы меня наконец-то произвели в майоры. Конечно, будь я выпускником Вест-Пойнта, я бы уже давно был полковником, а то и генералом, но я – младший сын небогатого фермера из Нью-Джерси, до войны батрачивший по фермам в Иллинойсе. Когда же началась война, я записался в добровольцы одним из первых, рассудив, что в армии хотя бы кормят.

Мне повезло – я попал к полковнику Тёрчину – «Русскому Грому», – который вскоре стал генералом, лучшим во всей армии Севера. Именно он произвёл меня сначала в сержанты, потом в лейтенанты, капитаны, а незадолго до своего сердечного приступа, в результате которого ему пришлось покинуть армию, он сделал меня майором, но не успел это утвердить. А после войны я сумел остаться в армии, лишь сдав «бронзовый лист»[16] и получив обратно «железнодорожные шпалы»[17]. И так и остался капитаном до недавнего времени.

Мне вспомнилось, что генерал Тёрчин строго наказывал любых своих людей, позволявших себе любые вольности в отношении местного населения. Он был одним из немногих джентльменов в нашей армии – мне довелось увидеть Атланту после того, как генерал Шерман распорядился расстрелять ее зажигательными бомбами. Да, он предложил местному населению покинуть свои дома, но далеко не все это сделали, и погиб не только прекрасный город, но и множество его жителей. Позднее я видел, что другие части делали с индейскими деревнями, причем далеко не все эти «подвиги» просочились в прессу, и я не припомню, чтобы хоть кого-нибудь за это наказали. Полковник Кинг, к счастью, запретил любые подобные эксцессы и даже повесил двоих, посмевших ослушаться. А то, что я сейчас увидел, было, может, и получше Атланты либо безымянных индейских деревень на реках Марайас или Колумбия, но до боли напоминало южные города, через которые во время «марша Шермана к морю» проходили цветные полки либо части некоторых других генералов.

Женщину, стоявшую на одной из скамеек на Соборной площади, я узнал сразу. Не так давно мне прислали в подарок книгу «Женщина на войне» некой Лореты Джанеты Велазкез[18]. А теперь именно она выступала перед скопившимися людьми:

– Вчера ночью десятки людей были убиты, десятки женщин изнасилованы, сотни домов разграблены и сожжены. Вы своими ушами слышали рассказы некоторых из них. Доколе мы будет это терпеть? Это ваша земля, здесь могилы ваших предков, здесь город целых три года прожил в осаде во время той войны, когда граждане голодали, умирали, но не сдавались. Да, я кубинка, но и я воевала – пусть не здесь, в Мобиле, но за правое дело.

Мы – и вы, и я – поверили обещаниям янки и согласились сложить оружие, чтобы через тринадцать лет нас отдали на растерзание грабителям, насильникам, убийцам. Один мой друг, известный как полковник Слон, говорит: «Лучше умереть стоя, чем жить на коленях»[19]. Я умру стоя. Вы со мной?

Я обернулся к своим капитанам и сказал:

– Господа, мы все поклялись защищать Конституцию, демократию и народ. Я для себя решил, что я действительно лучше уж умру стоя, чем буду стоять на коленях и прислуживать таким, как Чайвингтон.

Я не знал, чего ожидать, но все четыре капитана лишь кивнули. Тогда я отдал оружие ван Дорну и пошел к миссис Велазкез, держа руки перед собой. Не раз и не два мне хотели преградить дорогу, но оратор показала жестом – мол, пропустите.

Забравшись на соседнюю лавку, я объявил:

– Я – майор Инграм, назначенный комендантом города. После того, что произошло вчера ночью, я могу сказать лишь одно – мы с вами. Я, и командиры моих рот, и, я полагаю, весь мой личный состав.

13 (1) августа 1878 года. Джорджтаун

Вице-президент САСШ Джордж Фрисби Хоар, ранее сенатор от Южной Каролины

– Сенатор Бёрнсайд, сэр! – Колин посторонился, впуская сенатора.

Лицо Амброуза Бёрнсайда, окаймленное знаменитыми бакенбардами[20], было, как обычно, само добродушие. Тем же, кто знал его получше, было хорошо известно, что это маска. Но Хоару никогда еще не приходилось видеть своего коллегу без столь знаменитой сардонической улыбки. Теперь же оно пылало, скорее даже полыхало гневом.

– Джордж, скажи мне, почему батальоны Семьдесят четвертого цветного полка были введены в города, сохранившие верность во время Мятежа?

– Их ввели по моему распоряжению, Амброуз. Нужно было показать этим южанам, кто в доме хозяин. Тем более что один из батальонов был введен в виргинскую Александрию, а Виргиния, как ты знаешь, участвовала в так называемой Конфедерации.

– Да, но Александрию мы заняли в мае 1861 года, задолго до начала крупномасштабных военных действий.