Медаль за город Вашингтон - Александр Михайловский

– Они успели вывесить флаг Конфедерации, который был виден из Президентского особняка. Именно тогда президент Линкольн и распорядился послать туда войска. Иначе бы и Александрия участвовала в Мятеже.

– Ладно, а Балтимор и Аннаполис чем перед тобой провинились?

– А тем, что, если бы Линкольн не подсуетился во время выборов в июне 1861 года, Мэриленд бы тоже присоединился к Конфедерации.

– А ты знаешь, что во всех трех этих городах черные скоты ведут себя как дикари у себя в Африке! Они убивают, насилуют, жгут, грабят… Генералу Шеридану, которому вы поручили провести операцию в Мэриленде, пришлось даже послать кавалерию, чтобы навести там порядок. В Александрии же генерал Говард полностью потерял контроль над ситуацией.

Хоар подумал, что с Шериданом нужно будет что-то решать, зато Говарду можно будет поручить и остальные карательные операции. А этот слюнтяй Бёрнсайд не понимает, что полумер здесь недостаточно и что лишь радикальное решение проблемы приведет к желаемым результатам.

– Амброуз, пойми, нельзя приготовить омлет, не разбив яиц. Надо было или вовсе не начинать наше дело, или сделать так, чтобы южане боялись даже подумать о неповиновении.

– Джордж, так мы не договаривались.

Новоназначенный вице-президент подумал, что ни Бёрнсайд, ни Шеридан ему по большому счету не нужны. Хотя, конечно, вспоминая зверства последнего в Джорджии и других местах, да и его звериную жестокость по отношению к индейцам, он не ожидал такой реакции.

Ну что ж, подумал он, будем действовать по-другому.

– А Шеридан где?

– Прибыл в Вашингтон и попросил разрешения произнести речь перед Сенатом. Конечно, решение принимаешь ты, ведь вице-президент – глава Сената. Но если ты откажешь ему в этой возможности, то, боюсь, многие сенаторы – даже те из них, кто на нашей стороне, – будут весьма недовольны.

– Амброуз, конечно же, я предоставлю ему такую возможность – например, завтра в десять часов утра, и пошлю человека с соответствующим поручением. Но не мог бы ты попросить Филиппа сначала переговорить со мной?

– Думаю, что он не будет против.

– Вот только не хотелось бы, чтобы кто-нибудь знал об этом визите – и так у меня достаточно злопыхателей в Конгрессе.

– Если хочешь, можем встретиться у меня. Допустим, в десять часов вечера, когда стемнеет? Пусть Филипп придет, не чинясь – мы ведь с ним старые друзья.

– А не слишком поздно? – спросил Хоар, а про себя возликовал – похоже, что получится, как говорится, убить двух птиц одним камнем.

На следующее утро в вашингтонской газете «National Republican» появилась аршинная передовица:

13 (1) августа 1878 года. Штат Мэриленд, немного не доезжая Гейтерсбурга

Надин Тёрчин, она же Надежда Дмитриевна Турчанинова, урожденная Львова

– Странно все это… Ведь никакого города не видно, и даже деревни, – сказала я недоуменно, когда наш поезд замедлил ход, а потом, окутавшись паром, и вовсе резко встал, пронзительно завизжав тормозами. – Где мы?

– Следующей остановкой должен быть Гейтерсбург, – мой Ваня сверился с расписанием и пожал плечами.

– Может быть, паровоз сломался?

– Вряд ли. Иначе он бы так резко не затормозил, – муж насторожился и покачал головой. – Возможно, что-то на рельсах.

Мы находились в купе второго класса поезда, принадлежащего Балтиморской и Огайской железной дороге. Он следовал по маршруту Чикаго – Вашингтон. Две недели назад мы получили по телеграфу приглашение от Алексея Смирнова на его свадьбу. Алексей Иванович служил сержантом под началом моего мужа во время Гражданской войны. Более того, он был единственным русским в Ваниной армии. Воевал он весьма неплохо, за что Иван произвел его в сержанты прямо на поле боя, когда тот, после того как был убит лейтенант, сумел организовать оборону позиции и удержал ее. А через месяц он оказался уже у меня в лазарете – я последовала за мужем на войну и посвятила себя оказанию помощи раненым. После войны Александр Смолл – именно так Алексей предпочитал себя теперь называть – сумел сколотить кое-какой капитал и время от времени помогал нам, ведь мы жили практически в полной нищете.

Случилось так, что мой Джон – именно так зовут Ваню в этой стране, Джон Бэйзил Тёрчин, – покинул военную службу не после окончания войны и не в результате ранения, а после сердечного приступа. Как нам объяснил некий чиновник с кислой миной на опухшей от безделья физиономии, мало ли что это произошло во время боевых действий – муж не дослужил до конца войны согласно контракту, и у него не было уважительной причины, такой, как тяжелое ранение. Поэтому ему не полагается пенсия, да и лечение его оплачено не будет.

Те небольшие деньги, которые нам удалось скопить, ушли довольно быстро – жить-то было на что-то надо, да и Ваня пытался то стать фермером, то маклером по недвижимости. Надо отдать генералу Гранту должное – во время его второго президентского срока нам с его подачи неожиданно назначили пенсию. Вот только он писал мужу про то, что ему будут платить 50 долларов в месяц – не бог весть сколько денег, но хоть что-то. Но Конгресс сократил сумму до пятидесяти долларов в год. Этого хватило бы разве что на аренду комнаты в чьем-то доме, но не более того.

Последние деньги Ваня потратил на организацию польской колонии Радома на юге Иллинойса. Но он совершил большую ошибку – он поверил полякам на слово, что его затраты, плюс десять процентов, ему возместят в течение того же семьдесят шестого года. А ведь я говорила ему – пусть каждый из них подпишет бумагу, в которой будет указана сумма долга и указан порядок выплат. Но Ваня, как человек чести, сказал мне, что знавал поляков во время службы в русской армии и они люди, которые держат слово. В результате ему никто ничего не заплатил, а нас выкинули из дома, сказав, что «здесь не место клятым москалям».