Женский ум в проекте жизни - Антонио Менегетти

Важно «знание Бытия», а не «бытие ради смерти». Знание, простирающееся вплоть до исчерпания любого опыта или сознания, всегда есть априорность любой силы.

Экстаз – естественная способность онто Ин-се человека. Он случается с людьми, независимо от их культурной принадлежности, как бы религии ни старались приписать себе эксклюзивные права на обладание им.

Действительно ли великий Христос, вокруг личности которого строится наша религиозная западная культура, сын Божий, или нет?

Сам этот вопрос, ключевой для теологии, – уже начало ошибки. Такая постановка проблемы рано или поздно неизбежно уведет нас в сторону.

Прежде необходимо разобраться в той культуре, которая построена на личности Христа, а потом решать, действительно ли так важно знать, был Христос сыном Бога или нет. По-моему, все теологии, в том виде, как они изложены, «прошли проверку» монитором отклонения. Если опираться на теологические представления, получается, что Христос в момент самоотдачи уже является антихристом. Антихрист, «антиистина», появляется всякий раз при попытке рационализировать явление такого существа, как Христос.

Трактат, считающийся очень сложным для понимания в теологической культуре, называется “De verbo incarnato”[71]. Мало кто из теологов изучает его, потому что верить в теологии важнее, чем понимать. Первый выдвигаемый в трак тате тезис гласит: Христос – истинный бог и истинный человек. Две природы – человеческая и божественная – слились в одной персоне (личности). Одна личность в двух природах[72].

Природа – это универсальное начало, это модус, который типизирует большинство индивидов. Значит, это модус, принадлежащий большинству индивидов.

Индивид – это единство некоей природы, целостной, завершенной в самой себе, однако отличной от таких же других, принадлежащих одному виду.

Личность, помимо своего отличия от всех других и участия в жизни вида, обладает собственным модусом, который может быть только «для себя»[73]. Это – момент трансцендентности индивида по отношению к природе.

Мы имеем человеческую природу. В Христе же их, получается, было две: был Бог, Бог стал человеком, и все это слилось в одну личность.

Из теологии нельзя понять, как произошло это воплощение: Бог посредством Сына становится человеком. То есть акт святого духа проникает в чрево некоей девственницы и феноменизируется рождением человека.

Но зачем все это было нужно? Религия настаивает на том, что природа человека была извращена первородным грехом: человек совершил деяние, ослушавшись воли Господа, за которое теперь несет наказание; только Бог и мог вмешаться, чтобы исправить столь тяжкую ошибку.

С философской точки зрения, исходя из внутрисущностной очевидности, данные утверждения нарушают простоту свободного течения вещей. Абсурдно думать, что Бог этого величайшего универсума мог позволить обусловить себя провинностью одного маленького человека. Тем самым превозносится обращение в ничто (вину или грех), чтобы обусловить то, что нельзя увидеть, высказать, предрешить.

Бог, каким его преподносит религия, не кажется мне ни умным, ни, тем более, великим. Явственны скудость и нарушение логики, привнесенные в действие, присущее высшему разуму.

Бог – имманентный творец. Между тем религия делает все, чтобы мы поверили, будто Бог – это гончар, который, разбив вазу, вынужден склеивать ее по черепкам, так как не умеет создать другую. Дабы объяснить нам и обосновать это воплощение, приносится в жертву точность невыразимого мира, где все просто, что вызывает риск позволить человеку вновь предаться первородному греху: существовать, чтобы грешить.

История человечества насчитывает тысячелетия, по крайней мере в том, что касается культуры, но сегодня мы вновь сталкиваемся с тем, что, несмотря на воплощение Бога, человек все еще остается уравнением со многими неизвестными.

На основании какой такой логики Бог постоянно подвергается осмеянию? В соответствие с религией у Бога нет никакой логики, однако Бог, чья логика не состояла бы в том, чтобы постоянно совершенствовать Бытие, содержит в себе противоречие. Все религии, но в особенности христианская, отталкиваются от греха, от провинности, то есть строятся на раздвоенности, шизофрении. Я же иначе понимаю этот аспект, если ввожу понятие монитора отклонения, змея в Эдеме, исказителя сознания, проникшего внутрь человеческой природы[74].

Очевидно, что такая теология предельно сведена и приспособлена к постулатам и потребностям монитора отклонения. Как один человек может быть проблемой внутри Того, кто просто есть? Человек есть или его нет; так как он есть становление, его уже нет. Зачем огромный универсум разума вещей ограничивать микроскопической мизерностью мельчайшего «атома зла»?

Все это лишено смысла, не соответствует логике поведенческого модуса, присущего акту Бытия, ибо если бы все было так, то Бытия бы не было.

Напротив, такая позиция становится ясной, если рассматривать ее как стратегию ошибки, как необходимость для монитора отклонения отнять у существующего человека онтическое сознание. Монитор отклонения подчиняется экономии той системы, которая не затрагивает бытие и еще менее – Бытие.

Существует единственный верный путь, позволяющий приблизиться к такому великому персонажу, как Христос (но в истории человечества были и другие подобные ему). Выдающийся жизненный опыт одного индивида, принадлежащего к человеческому роду, под влиянием логики монитора отклонения становится источником обмана: «Есть Бог или его нет?».

Прежде всего Иисус Христос просто есть; он внес свою лепту в историю, он жил и любил. Зачем ставить разум и логику выше переживания максимального уровня, руководствуясь логикой «есть Бог или его нет»? Нужно войти внутрь явления, ничего не отрицая и не утверждая, точно так же, как «я сейчас существую». Сначала я, как бы то ни было, существую. Затем, развиваясь, прихожу к видению. Желание обосновать теорию, опровергая ее с самого начала, представляется мне ничего не значащей голословностью.