Клинки Максаров - Николай Чадович

— Думай себе на здоровье.

— Тебе не доводилось слышать что-нибудь о Изначальном Мире, мире-прообразе? Все остальные миры являются лишь его порченными копиями.

— Самый лучший мир тот, в котором живут максары. Можешь считать его изначальным, — усмехнулся Адракс.

— Ничего мрачнее и скучнее вашего мира я еще не видел. Даже Страна Черепах выглядит куда более привлекательной.

— У нас разные понятия о красоте. Все то, что тебе кажется красивым, а на самом деле только мешает нападать и обороняться, давным-давно уничтожено. Войны смели и испепелили все нецелесообразное.

— Во время путешествия через Страну Черепах я обратил внимание на одно странное явление, — продолжал Артем. — За очень короткий срок твоя внучка повзрослела, а я как будто постарел. Тебе не приходилось сталкиваться с чем-нибудь похожим?

— Максары постоянно обновляют свой организм, так что подобные вещи нас мало интересуют. Но разговоры такие я слыхал. Уж не помню, в какой стране и от кого. Возможно, это одна из причин, заставляющая людей сидеть на одном месте. В чужой стране можно заболеть неведомой болезнью, отравиться водой или воздухом, заживо изжариться или обратиться в ледяную статую. Но, наверное, хуже всего — внезапно одряхлеть, превратиться в живую развалину. Для юноши в расцвете лет лучше умереть, чем оказаться в обветшалом, немощном теле. Но случается и другое. Пройдя немало миров, смелый путник возвращается домой ничуть не изменившимся внешне, хотя все его ровесники уже давно сошли в могилу. Честно говоря, я не задумывался над причинами такого явления.

— Для идущего по Тропе от мира к миру существует только один верный путь. И на этом пути старость не грозит ему. Так было сказано теми, кто послал меня сюда. Значит, я до сих пор шел неверным путем.

— Если это действительно так, то верный путь приведет тебя через Страну Черепах и Страну Забвения в Страну Лета. А я не знаю еще никого, кто решился бы, туда забрести.

— Над этим мне еще надо подумать… Скажи, а в какой мир можно попасть, если пересечь Страну Максаров?

— Ты попадешь в Страну Жестянщиков. Это искусные мастера, хотя и неважные воины. В обращении с металлами они достигли такого же совершенства, как мы в обращении с живыми организмами. Наверное, это единственные существа, которые некогда смогли оказать максарам достойное сопротивление. Много раз они терпели жестокие поражения, прежде чем покорились окончательно. Им было позволено жить на своей земле и в прежнем облике, поскольку, как их не переделывай, лучше они не станут. В благодарность за это Жестянщики должны изготовлять для нас клинки и всякие другие технические приспособления. В свое время лучшие из них создали невидимую стену, которая защищает наши границы. Взамен эти наглецы потребовали для себя сокровищ и почестей. В назидание другим они немедленно получили и первое и второе. В честь каждого мастера была воздвигнута громадная статуя. Затем глотки им залили расплавленным золотом, а в распоротые животы положили по пригоршне драгоценных камней. Ты должен был видеть эти каменные истуканы, смиряющие гордыню других народов.

— Только максары могут выразить признательность таким образом.

— Кто не наказывает негодного пса, тот сам достоин собачьей доли, — холодно сказал Адракс. — О чем ты еще хочешь спросить меня?

— Еще я хочу спросить, почему ты так добр ко мне? Жизнь, конечно, кое в чем изменила тебя, но ты по-прежнему остаешься максаром. А максары не способны творить добро.

— Вот здесь ты попал в точку, приятель! — Адракс внезапно расхохотался. — Максар не способен творить добро, но умеет прикидываться добряком. Ты нужен, очень нужен мне. Я умру спокойно лишь тогда, когда буду уверен, что за меня отомстят. И тебе суждено быть одним из орудий моего мщения…

Не очень-то приятное ощущение — заснув хотя и в довольно скверном, но привычном месте, проснуться среди слепящего света, распятым на медленно раскачивающейся металлической раме. Резкие, тошнотворные запахи били в нос, невдалеке что-то кипело и булькало. Голова Артема была зафиксирована в таком положении, что он мог видеть только потолок, покрытый паутиной, копотью и брызгами засохшей крови.

Затем кто-то толкнул раму, и тело Артема приняло вертикальное положение. Огромный зал, своды которого поддерживали без всякой системы расставленные колонны, напоминал застенки средневековой инквизиции. В глубине его, в огромных открытых жаровнях пылал огонь. Железные столы, каменные полки вдоль стен и даже грязный пол были завалены грудами инструментов самого зловещего вида. Из зловонных чанов торчали искромсанные обрубки человеческих конечностей и свешивались синие кишки. Повсюду ползали какие-то жутковатые, фантастически уродливые твари: безногие карлики с клешнями вместо рук, люди-обрубки, состоявшие, казалось, из одного только торса или из одних только конечностей, многоголовые крысы и многохвостые ящерицы. В разных концах зала стояли рамы, сложной конструкции, точно такие же, как и та, к которой был привязан Артем. Почти все они были пусты, только на двух, расположенных по соседству, висели тела, соединенные между собой множеством бледно-голубых пульсирующих трубок разного диаметра. Одно из тел, кровоточащее и выпотрошенное, принадлежало атлетически сложенному человеку, другое больше походило на безглазый, донельзя раздувшийся бурдюк, снабженный широкой, жадно распахнутой пастью.

Откуда-то из-за спины Артема появилось нелепое существо, чем-то напоминавшее неимоверно исхудалую, бесхвостую обезьяну. Поставив возле рамы прозрачный сосуд с розоватой дымящейся жидкостью, оно отошло к стене и замерло там, вытянув по швам руки с необычайно длинными, тонкими пальцами. Следующая облезлая мартышка принесла квадратный таз, в котором равномерно подрагивало серое комковатое желе. Нелепо ковыляя на кривых костлявых лапах, эти подручные неведомого палача один за другим занимали места в шеренге у стены. Каждый принес с собой что-то: горшок со снадобьями, живую змею, поднос с кучей ножиков и пилочек, пучок высушенной травы. Мерзкие рожи ничего не выражали, но вот прижмуренное веко одного из них дрогнуло, и в коротком ускользающем взгляде мелькнули садистское любопытство и каннибальская алчность.

Но более всего Артема поразило то, что низкие лбы всех этих уродин украшали какие-то тускло поблескивающие линзами оптические устройства, похожие одновременно и на гротескные монокли и на лупы часовщиков.

«Мартышка и очки, — подумал он. — Ну и везет же мне! Мартышки в очках, да еще с ножами».

Затем рама вновь шевельнулась, и Артем разглядел стоящую вполоборота к нему тонкую высокую фигуру. Копна светлых коротких волос скрывала лицо, но в линиях спины и плеч, в очертаниях точеной шеи, в манере стоять, скрестив руки, было что-то мучительно знакомое. Сердце Артема дернулось, как от электрического разряда.

— Да, чужеродец, это я. — Голос Надежды был прежний, чистый и звонкий, но интонации стали совсем другими, холодными и жесткими. — Это я, и это уже не я. Совсем недавно меня превратили в максара.

Она резко повернулась и, закрыв глаза, шагнула к Артему.